Он не хотел ехать, но чёрт бы побрал эти вековые традиции в чистокровных семьях. Каждый шаг на виду. Каждое решение обсуждается обществом. Не явиться на раут, куда тебя приглашают - означает пустить слухи, сплетни, позволить шептаться за спиной.
Он застёгивает верхнюю пуговицу белоснежной рубашки.

Он не был там столько, что последний раз припомнить затруднительно. Лишь обрывки, лишь воспоминания. Он был на свадьбе. Помнит, как смотрел на неё, как смотрел на него. Помнит, как веселилась и смеялась беззаботная Элен, как улыбался вечно серьёзный Барти, как нежно Нотт обнимал за талию свою супругу. Помнит, как представлял, что на месте жениха мог бы быть он, он мог бы не менее нежно сжимать её ладонь в своей. Мог бы. Но не успел. Он ушёл раньше, чем завершилось торжество, ушёл по-английски, никому не сказал. Возможно, никто и не заметил, но только не она. Он знал, что её взгляд будет бегать по толпе, выискивая его, убеждаясь, что он достаточно сильно страдает. Игра в кошки-мышки подошла к своему финалу. Больше они не виделись.
Он завязывает галстук, поправляя воротник рубашки.

Он не хотел ехать, но что скажет общество? Он не хотел ехать, но ведь там не будет Элен, которая по удачному стечению обстоятельств подхватила предпраздничную депрессию и отказывалась вылезать из кровати. Ему бы остаться с ней, успокоить, прижать к груди, но он непоколебимо поправляет идеально выглаженные рукава чёрного, под цвет волос, пиджака, смахивая с них случайные пылинки и с досадой снимая пару рыжих волос младшей Крауч.

В зале слишком многолюдно - тем легче затеряться в толпе и наблюдать, оставаясь незамеченным. Он ловит косые взгляды, кивки и улыбки, но не видит среди многообразия лиц самого главного - её лица. Беспорядочно здоровается со всеми, кто обращается к нему, но не задерживается, идёт дальше. А внутри борются между собой два желания: бежать отсюда как можно быстрее и остаться здесь как можно дольше. И он остаётся, проходя к противоположной стене и беря у домовика с подноса бокал с огневиски.
Взгляд вновь и вновь скользит по гостям. И, наконец, утыкается в того, кого Рид с такой тщательностью выискивал.
Мелисса одна. Глаза припухшие - может, плакала, может, не спала. Она улыбается так, как никто не умеет, даже её сестра. От этой улыбки просыпаются старые воспоминания, чувства и эмоции. По спине Бёрка бегут мурашки, он чуть заметно ведёт плечами и отворачивает в голову как раз в тот момент, когда уверен, что ещё чуть-чуть и встретится с нею взглядом.
Ему тяжело даётся признание того, что он всё-таки пришёл и остался. Ему не по себе от того, что Лис одна, без супруга. Ему жутко хочется подойти и обнять её, поднять над полом, закружить, но это ребячество. Рид вырос в тот момент, когда она выбрала не его. Повзрослел, когда увидел её, держащую за руку другого.
Эридан улыбается, пряча эту улыбку, адресованную ей, пусть даже он и не смотрит на неё, отвернувшись в другую сторону. Делает глубокий вдох и такой же глубокий выдох. Резко разворачивается, чуть не сбивая проходящего мимо домовика с подносом - тому чудом удаётся удержать бокалы и не расплескать алкоголь.
Его шаг твёрд и ровен, как у солдата, марширующего к победе. Вот только к победе ли идёт он, заведомо проигравший во всех предстоящих разговорах с ней?
- Потанцуем?
Он улыбается, слегка склонив голову и протянув согнутую руку в локте в приглашающем жесте. Он знает, что ей потребуется несколько секунд, чтобы устаканить тот факт, что он всё-таки пришёл и собраться с мыслями, чтобы не подать виду, что этот его приход вызвал в ней хоть какие-то эмоции. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Или он просто плохо смотрел?
- Элен нездоровится сегодня, она просила выразить своё почтение и передать привет, - дежурные фразы для окружающих их чужих ушей. Бёрку хочется оглушить их всех, но он не имеет права на это. Ему хочется украсть её туда, где не так шумно, но ещё слишком рано.
Он начинает игру.