Грюма тошнило. От всего и от всех. Дерьмо, которое творилось с этим пропащим миром, подкатывало к горлу комком, и Аластору ничего не оставалось, кроме как сглатывать, давясь прогорклым вкусом. Больше аврор сделать был не в состоянии.
Нет, конечно, можно было плюнуть, послать к драконам Министерство, работу, войну, Тёмного лорда и его шоблу, собрать вещи и улететь в Гренландию выращивать коз и капусту… Иногда Аластор представлял, что всё можно сделать именно таким образом – быстро, решительно, не оглядываясь, не пакуя вещи и не оплачивая долги. Представлял и чувствовал облегчение, накрывающее слишком соблазнительным одеялом, чтобы ему сопротивляться. Представлял, что можно встречать закат не с палочкой в сведённых судорогой пальцах, а с чашкой кофе с коньяком. Представлял, а потом тряс головой и просыпался, делал глоток из своей непроливаемой фляги и собирался на службу.
Сегодня Грюм прикладывался к фляге уже трижды – секунд на пять, не обращая внимания на неодобрительные взгляды окружающих. Впрочем, на взгляды ему было чхать, как  и на многое другое: репутацию, мнение о себе, восприятие другими и уважение.  Аластора заботило только одно – трижды трахнутый гиппогрифом закон о разрешении пользоваться Непростительными.
Грюм ненавидел Пожирателей. Грюм ненавидел Волдеморта. Грюм ненавидел подонков, которые считали себя выше других только по праву крови, хотя бы потому, что кровь ничего ровным счётом не решала в системе ценностей Аластора. Как в системе ценностей многих, кто был с Аластором одного мнения – Орден тоже придерживался мнения о том, что идеи Пожирателей не ценнее драконьего помёта. Как и гриндевальдевцев. Всех, кто смеет ставить себя на головы других, принижая, топча, впинывая в грязь и унижая.
Про то, что эти возвышающиеся позволяют себе жонглировать чужими жизнями, Грюм вообще старался не думать, потому что от одной только мысли обо всех виденных смертях ему становилось тошно.
Примерно как сейчас, когда Крауч приравнял Министерство и Аврорат к Пожирателям, снимая табу на Непростительные.
Вот кого Грюм не хотел видеть, так это Бартемиуса, опасаясь, что попросту не выдержит и залепит в начальственную морду хорошим хуком. Большего безрассудства и идиотизма, чем легализирование смертей, придумать было нельзя. У Грюма роились сотни мыслей по этому поводу, но среди них не было ни одной цензурной. Стоило открыть рот – и поток ругательств в адрес начальства лился неиссякаемым потоком. В любой другой ситуации их можно было бы конспектировать для сохранения потомкам, но Грюму вовсе не хотелось юморить.
Именно поэтому Аластор молчал, равно как и все остальные, на растерянные вопросы подчинённых. Молчал и сжимал кулаки, сдерживая себя вот уже который день, меряя шагами тренировочные классы, коридоры Аврората и свой собственный кабинет. 
Скримджер, как назло, придерживался того же мнения и тоже отмалчивался. Ото всех. Игнорируя собрания и планёрки, на которых Грюм отдувался и за себя, и за него. Это бесило ещё сильнее – Грюм ненавидел неизвестность, он предпочитал знать всё на два хода вперёд, прогрызая себе дорогу сам и не завися ни от кого. Но в этой ситуации Аластор был бессилен. Единственное, что он говорил каждому, кто приставал ему с расспросами – что же дальше, было:
― Не суйся. Не сейчас.
Этот ответ выбешивал его самого, поэтому настроение портилось катастрофически быстро, хотя оно и так было далеко не восхитительное. Теперь стажёры переглядывались и избегали его, шкерясь по углам, точно мышата, коллеги расступались на пути Аластора, как море перед святым, а журналисты Пророка, надеющиеся получить информацию если не от главы Аврората, то хотя бы от старшего аврора, проглатывали свои прыткопишущие перья и ретировались со скоростью укушенных за задницу пикси.
К понедельнику уровень ненависти ко всему окружающему и к своей беспомощности перевалил через все допустимые шкалы, и Грюм, захлопнув папку с делом на Розье, попавшим на карандаш, решительно поднялся со своего стула.
― К хренам мне всё это сдалось, ― буркнул он себе под нос, запахивая мантию поплотнее и сжимая кулаки на обшлаге. Желание плюнуть слишком чесалось на губах. Но вместо этого Аластор, не давая себе передумать, вышел из своего кабинета.
― Только пошли меня, нарглов сын, ― прошипел он, стучась в дверь Скримджера, который наконец-то появился на работе: Грюм прекрасно различал свет под дверью и нервные шаги внутри помещения. ― Только пошли.
И Руфус послал. За теми, кому Грюм доверял. Видимо, главе Аврората тоже осточертело отбрехиваться от ситуации как пустолайке.
Общая комната притихла, стоило Грюму показаться на пороге. Стайка стажёров, склонившаяся над рабочим столом с кипой пергаментов и схем, синхронно подняла головы и тут же втянула их в плечи: вид Грозного Грюма не предвещал ничего хорошего, уж молодняк-то это знал не понаслышке.
Аластор обвёл взглядом помещение.
― Кто свободен… ― неодобрительно пробурчал он себе под нос и прищурился. Этих желторотиков не насчёт Непростительных просвещать, а домой бы отправить – под тёплое безопасное одеяло и мамкину сиську в рот пихнуть. О решимости отдать жизни на благо магического сообщества в девятнадцать лет Грюм уже и так многое сказал – вслух, не единожды, и каждому, кто был в комнате сейчас.  Излишнее благородство и жажда справедливости не были тем, что ценил Аластор в юнцах, что могли бы жить и жить, не суясь в передряги и расцветающую войну.
Не вам бы сейчас тут сидеть, малыши. Не вам, да и вообще – никому бы тут не сидеть.
Над столом качнулась короткостриженная макушка и нырнула к другой – вихрастой и непослушной.
Ответ на вопрос, кого взять с собой, Грюму пришёл быстро.
Пусть хоть какая-то польза от вас будет, оболтусы. Да и Орден…
― Хитченс, Поттер, за мной, ― рыкнул Аластор, и не дожидаясь того, что его приказ будет услышан и исполнен, вышел из комнаты.
Двое молокососов, рвущихся сложить свои буйные головы на благо общего мира, не были теми, кого бы Грюм хотел сейчас видеть радом с собой. Да они вообще не были теми, кого он хотел бы видеть в Аврорате – пылкие, максималистичные, категоричные и яркие. Покрытые ещё даже не сетью шрамов – несколькими царапинами, оставленными когтистой лапой судьбы. Что они видели? Заголовки в газетах, испуганных друзей и пару колдографий с телами?
Куда вы сунулись, идиоты? Кто же вас будет хоронить?
От проскользнувшей мысли Грюм содрогнулся. Не такие слова должны быть в голове того, кто поклялся сохранить каждого своего ученика, ой не такие. Чёртов общий упадок и неизвестность! Нужно разобраться с этой ситуацией и прийти хоть к какому-то решению.
Аластор глянул за свою спину – и Эрис, и Джеймс не осмелились ослушаться и теперь шли за ним по пятам. Притихшие и растерянные, не понимающие зачем они понадобились старшему аврору, и наверняка гадающие, что успели натворить. Просто так Грюм ни за кем не приходит.
Аластор качнул головой и криво усмехнулся. Девчушку бы не в Аврорат, а на койку – привести в порядок, откормить, успокоить или хотя бы отпоить огневиски – снять напряжение, читающееся в каждом движении Эрис. И выбить из короткостриженной головы дурь о благородной службе. Хотя, Аластор не мог сказать, что Хитченс безнадёжна – довольно умная, безрассудная и смелая. Прыгнет в жерло, если понадобится. Только вот хрена с два Грюм допустил бы этот прыжок.
Равно как и Поттеровский. Вот уж кто точно с удовольствием готов был сложить голову, так это Джеймс. Придерживать его за трусы уже вошло у Грюма в привычку. Давать подзатыльники тоже, хотя Аластор и понимал, что Поттер – бешеный свет Ордена, молодой и яркий. У него были те, за кого он готов был умереть и это пугало Грюма.
Слабые места. Они есть у каждого, у молодых таких мест особенно много. Терять будет больно, чертовски больно. Куда вы полезли, молокососы?..
Скримджер просил тех, кому Грюм доверял. Как ни странно, эти двое подходили по параметрам – Аластор видел их насквозь и понимал, что к несчастью, они очень похожи на самого Грюма. На очень-очень молодого Грюма, не выдравшего ещё из себя веру в других и в справедливость.
Да, польза от них будет. Два Орденца, два стажёра. Пусть учатся думать. Что бы Скримджер ни приготовил.
Правда, нужен был хотя бы ещё один взгляд…
Грюм толкнул оказавшуюся под правой рукой дверь и сунул голову в кабинет. Наитие было тем, чему Аластор верил безоговорочно – потому что только на наитии он выживал последнее время.
― Дальберг, ― бросил он в открытую дверь. ― Идём. На пару слов.
Магнус Дальбер не был тем, кого Грюм мог назвать выдающимся, но для того, чтобы донести информацию до остальных авроров, одного старшего недостаточно. Нужен тот, кто был бы на одной волне с остальными и кто занимал бы относительно непредвзятую позицию.  Магнус являлся таким человеком – хороший боец, способный аврор, нефанатичный, не зацикленный, с долей разумности и ответственности. Не входящий в круги, которые Грюм считал важными военными силами, но способный стать гласом незамутнённым убеждениями.
Слабые места. Слабые места, Аластор…
Слабости Магнуса были не тем, что могло бы испортить его восприятие в глазах Аластора. Годы службы под рукой Грюма открыли Дальберга с разных сторон, но ни одна из них не вызывала у Аластора неприязни.
Кому доверяю.
Скримджер ждал их в учебном классе. Пустом и тихом. Ждал с вопросами, на которые у Грюма в самом деле не было ответов. А у кого они были, Мерлин их побери?
― К чёрту самозащиту, Руфус! ― Аластор, наконец, позволил злости вырваться наружу. ― Мы разве раньше не защищали себя? Без Непростительных? Я и Диффиндо прекрасно задницы Пожирателям рву… Хотя против Круцио не имею ничего.
Он криво усмехнулся, пряча за этой усмешкой желание выразиться ещё грубее.
― Это не закон, это открытое заявление о том, что теперь мы можем отвечать огнём на огонь. Мы этого добивались, но, драконьи потроха, даже мне с моей паранойей это кажется спешкой!
Аластор махнул рукой и припечатал кулак о стол.
― Я не хочу, чтобы мои люди знали, что могут убивать безнаказанно и спокойно. Это не то, что мне хотелось бы видеть у себя в отделе, совсем не то. Как ты сказал – мы в ответе за каждое убийство. А давать такое оружие в руки тех, кто не готов… Я не собираюсь разрешать этой мелюзге пользоваться Непростительными. Ни при каких обстоятельствах.
Грюм качнул головой в сторону Эрис и Поттера.
― Не доросли ещё.
Слушайте, малыши, слушайте. Пусть это осядет в ваших мозгах накрепко и прочно. Выживайте иначе, находите способы. Не становитесь теми, против кого мы воюем.

Отредактировано Alastor Moody (2017-09-06 12:54:04)

he shot me down, bang-bang
I hit the ground, bang-bang

Пергаментов было столько, что стол прогибался, и пыль стояла не то, что в носу - намертво вбилась в глотку и ее привкус чувствовался в еде, в питье, даже в собственной слюне.
Эрис, разумеется, догадывалась, что работа аврора - это не только героичекие вылазки, спецоперации, борьба с заклятиями и прочие живописные ужасы, о которых говорил буклетик, который Хитченс сунула МакГонагалл при собеседовании на С.О.В. Однако же, девчонка даже не могла предположить, что на каждое действие приходится такое количество бумаг, что авроры, зная о документации, сопровождающей каждый их жест, нарочно половину в отчеты не вносят, жалея собственные руки. А вот практикантов они, кстати говоря, не жалели вовсе - когда Дерек Даблби притащил отчет об усмирении заколдованного кусачего унитаза размером в тридцать шесть рукописных страниц, Эрис вмиг забыла о том, что вообще-то с понедельника дала обет человеколюбия и долготерпения, и затем на голове Даблби оказались кусочки отчета, а затем и чернильница. Даблби неделю щеголял с радужной шевелюрой, а Хитченс получила выговор без(слава Мерлину!) занесения в личное дело. Правда, пергаментов прибавилось, но это были всего лишь досадные мелочи.
О том, что Руфус Скримджер что-то мутит, и грядет что-то явственно катастрофическое, Эрис узнала не от кого-нибудь, а от самого Великого Джимми Поттера. Джимми, появившись в кабинете, презрительно сморщился при виде своих пергаментов (которых у него оказалось почему-то вдвое меньше), а потом исподтишка запустил в Хитченс печенькой, и та, оставив рабочее место, поползла в его сторону, где благополучно умостилась на стуле для посетителей.
- Пиздишь! - припечатала она в ответ на его словесную эскападу, и бранное слово было почти полностью заглушено шумно разгрызаемой печенькой. - У Скримджера всегда такое лицо, будто бы он при походе в туалет раскрыл как минимум три мировых заговора! Да ну, брось ты это, в самом деле!
Окружающие их практиканты на вопли из угла не обратили внимания - они, видимо, уже привыкли к тому, что там рождаются и вырастают весьма жаркие баталии. В последний раз Хитченс и Поттер поспорили о том, кто же, все-таки, убил Джона Кеннеди, и весьма обидно расплевались, попутно втянув в дискуссию абсолютно всех присутствующих в комнатенке. Руфус Скримджер, кстати, был в этой дискуссии одним из подозреваемых.
Скрипнула дверь, и в дверном проеме появился Аластор. Аластора Грюма боялись все, исключений не было, не была исключением и Хитченс, которая на всякий случай подобрала гузку и сурово уставилась на пергаменты, явно призывая их переписываться самостоятельно. Однако, это не прокатило, и затем, шагая чуть позади Аластора, Хитченс думала о том, что где-то она допустила стратегическую ошибку. По пути Аластор захватил еще и Магнуса Дальберга (которого Эрис знала очень мельком, и то, больше по выражению лица), ну а затем они втолкнулись в пустой учебный зал, где их ждал Руфус Скримджер со своим Выразительным Лицом. Хитченс, увидев его, тихо перемигнулась с Поттером и в уме уже четко решила, что именно он аппарировал и убил Джона Кеннеди в шестьдесят третьем... а потом, когда заговорили вокруг нее, ей стало совершенно не до смеха.
Руфус и Аластор четко обозначили свои позиции, Аластор сделал это чуть более, чем резко - да Аластор и не выбирал слов, никогда, особенно если считал что-то единственно правильным, за что стоит и стоило бороться, и когда взоры потихоньку поползли к ним с Поттером, молчание затянулось. Эрис покусывала внутреннюю сторону щеки - несколько вопросов не давали ей покоя. Чтобы успокоиться, она уставилась на коробку в глубине комнаты, и, нашарив на ней надпись "symsyng", наконец-то смогла разомкнуть губы.
- Вопросик, - сказала она и сглотнула - ближе всех стоял Аластор, и Эрис представила, что говорит именно с ним. Именно так - поджав гузку и сурово сверля Аластору переносицу взглядом. - Я понимаю, когда речь идет о Смертельном заклятии, в пределах самообороны, полагаю, что оно допустимо, если иных вариантов нет, - Грюм за такие слова, скорее всего, ее придушит как куренка, но черт бы с этим. - Но ведь разрешение, как я понимаю, распространится на все Непростительные заклятья. В том числе, и на Империус, и на Круциатус. А как оправдано в нашей работе использование Империуса? Или Круциатуса, например? Чем они обоснованы, как это применять на практике, если эти заклятия как раз и направлены на то, с чем мы так усердно боремся?
О Непростительных заклятия Эрис знала не больше, чем вчерашний школьник. И все равно в голове никак не укладывалось, что теперь и они могут использовать те же пытки, как инструмент правосудия.
Что ж это будет за правосудие, в таком случае?

Отредактировано Eriss Hitchens (2017-10-01 22:15:03)