Ричард часто сворачивал не туда и, хотя упорно делал вид, что так и надо было, всё же часто страдал от этого. Да и окружающих обмануть не удавалось, что тоже заставляло его недовольно передёргивать плечами. Сегодня волшебник свернул в Лютый переулок, в который за всю свою жизнь забредал может всего раз, и, конечно, не ориентировался в нём совершено. Свернуть не туда заставил внезапный дождь и чувство, что вот через тот переулок и направо будет быстрее, но направо оказался тупик. Ричард не любит мокнуть и пешие прогулки, и уже пожалел, что решил пройтись сегодня пешком.
После провальной попытки обогнать дождь, Ричард забегает в первую попавшуюся дверь и затем будет клясться, что не видел и не понимал, куда именно он забежал. Ложь. Хоть над дверью и не красовалась неоновая вывеска со словом «бордель», Ричард был осведомлён о расположении нескольких, хоть и не был ни в одном до сего дня. «Я просто пережду дождь и уйду» - думает Ричард, но его планы рушатся об бескомпромиссное «у нас не зал ожидания» и как оказалось не кафе, когда он попросил просто чашку чая. Где-то в глубине души Ричард обрадовался, хотя и радость эта под слоем страха скрывается – а если кто-то увидит_узнает? Повлияет ли это на карьеру? Ни с кем из коллег он не обсуждал ни сами заведения, ни возможность их посещения. Друзей для подобного разговора у него тоже не было, а брат только посмеялся бы над ним, сказав, что за любовь подобного рода не обязательно платить галлеонами, а потом ещё пошутил бы что-нибудь про растрату министерских денег и налогов добропорядочных мужей.
Но Ричарду было одиноко. Он любил свою работу и делал её смыслом своей жизни, но есть люди, которым подобный образ жизни не идёт и из таких людей был Ричард. Ему бы писать поэмы и сонаты для любви всей его жизни, а вместо этого он поёт о своей любви к обществу и работе в отчётах, которые составляет лучше всех на своём этаже. Так и проходит жизнь: в работе и тоскующем сердце, потому что перед глазами в детстве был пример родителей, их любви и чистого союза, которые он сам уже не надеется обрести.
И вот так он оказался один в борделе. В результате этого он поднимается по лестнице в приватную комнату, где его уже должна ждать девушка, чьё имя он выбрал наугад, ткнув пальцев в «меню». Он идёт покупать любовь, вернее тот её извращённый тип, что можно купить за деньги. И ему радостно, и грустно оправдывать низменное недостатком высокого. Ступеней немного, но каждая повод вспомнить эпизод из жизни. На последней Ричард пытается вспомнить, когда целовал кого-то в последний раз и с ужасом понимает, что уже не помнит. Ни её имени, ни губ, ни аромат духов. Кажется, это было ещё до того, как он стал главой отдела, то есть уже более четырёх лет назад.
«Я просто пережду дождь, а потом воспользуюсь их камином» - думает Ричард и смысла в этом мало, потому что дождь не мешает пользоваться камином, потому что ему не нужно ждать, когда тот закончится, потому что за углом есть менее компрометирующее заведение, торгующие алкоголем, а не любовью. И там вероятно тоже есть камин.
Но Ричард не разворачивается и не бросается бежать вниз по ступеням, хотя какая-то часть его кричит о том, что только это и было бы правильно, только это. Ричард обычно следует зову правильного, потому что верит в порядок, и сам не понимает, почему сегодня остаётся глух к этому зову.
Он толкает дверь и заходит внутрь. Внутрь небольшой комнаты, чья главная гордость, видимо, кровать, занимающая большую часть пространства. Ричард старается не смотреть на неё, но она так или иначе попадает в его поле зрения и притягивает внимание. Внутри пахнет чем-то приторным, но Ричард не узнаёт запаха и лишь жалеет, что недостаточно глотнул свежего воздуха на улице – чувствует как голова поддаётся дурману. И закрывает за собой дверь.
-Привет, - говорит он [слишком] юному белокурому созданию и делает шаг навстречу, ближе к неизведанному, но замирает, не зная, что ему делать дальше. Он впервые в подобной ситуации, месте, контексте. «Я просто пережду дождь» блекнет в его сознании. Ему интересно, ему стыдно, не страшно. Он разглядывает ту, что купил на несколько часов, вот так просто и неромантично. Она совсем юна и Ричард впервые чувствует себя старым.
-Как тебя зовут? – Ричард не запоминает имена, только лица и фамили. Не уверен, что ему нужно знать её имя, без имён было бы легче и благоразумнее не называть своё, но ему хочется позвать это трогательное существо по имени. Он думает, что сошёл с ума, если считает работницу борделя трогательной. Он думает, что сошёл с ума, раз пришёл в такое место. И он думает, что сошёл с ума, раз ещё не ушёл.
Он делает ещё шаг и вновь застывает, словно играет в ту детскую игру, в которой идти можно только пока ведущий отвернулся. Разворот – движение – проигрыш.
- Я только хочу переждать дождь, - оправдывается, тем не менее взгляд не отводя от существа сказочного возле кровати с локонами белыми и длинными, почему-то на мысли о ландышах наталкивающими.

- Дейзи. Дей-зи, - повторяет вслед за девушкой Ричард, впервые отрывая взгляд от неё, чтобы упереться им в потолок. Ему нравится, как оно звучит, так по-весеннему и пахнет цветами. Он старается не думать, что это имя на самом деле может не принадлежать ей, оно слишком ей идёт и слишком нравится ему. Он пробует его на вкус и ему кажется, что имя это мягкое и тёплое, как яблочный пирог. Потолок чистый и ровный, противно белый, Ричарду было бы легче, будь он покрыт хоть паутинкой трещин, хоть нитей. Разглядывать совершенно нечего, не за что зацепиться взглядом и Ричарду приходится снова посмотреть на ту, чьё имя до сих пор привкусом пирога во рту. С корицей. Ему не нравится смотреть на неё, потому что на самом деле нравится слишком сильно, он чувствует, что второй раз отвести взгляд будет тяжелее, потому что каждая следующая уступка себе всегда легче первой, каждое последующее осаждение себя всё труднее.
Каждое следующее оправдание себя всё невозможнее.
- Ричард, - рассказывает, стараясь не думать о том, что делает это зря. Он мог только подозревать о существовании негласного правила о сохранении истинных имён в тайне, подозревал, что делает ошибку, назвав его, но также он подозревал, что шифрование напрасно, тоже только игра, а в рабочем кабинете владелец уже вносит его имя в список важных клиентов. Ведь всегда полезно иметь рычаги давления на могущественных людей, а Ричард был таким. Не самым-самым, конечно, но у него было много нужных людей в знакомых, он был на очень хорошем счету в Министерстве и, в конце концов, он просто был состоятельным. Стоя в этой комнате с задёрнутыми шторами, он всё ещё не мог заставить заткнуться голос в своей голове, что кричал, будто он совершал ошибку. «Будто», потому Ричард не хотел считать это ошибкой, но это была она.
Возможна ли любовь с первого взгляда? Отец Ричарда утверждал, что может, и у Ричарда не было причин не верить ему. Люди говорят, что дети часто повторяют судьбу родителей, и у Ричарда не было причин не желать этого, не желать такой любви, как была (есть) у его родителей. Но у Ричарда была 1000 и 1 причина не желать обретать эту любовь здесь, в публичном доме, и он сглатывает, моргает, пытаясь прогнать пелену с глаз, когда девушка шаг на встречу делает. Ричарду хочется проклясть себя, но он таких слов не знает, что были бы в самый раз сейчас (подействовали бы), а сердце его свой ход ускоряет, приказам рассудка не внемля. Зачем? Остановись. Вот так. Ричард к месту взглядом фигуру светловолосую приковать пытается. Пусть миражом останется далёким (чем дальше, тем лучше), Ричард видит в этом мираже свет и ослепнуть боится, чувство реальности потерять совсем. Откуда знать ему, что не свет это для него, а тьма лукавая, что проглотит навсегда, не подавится, наиграется только вдоволь сперва. Не Дэйзи, нет, с сего момента она орудие тьмы его, а он слишком глуп, чтобы понять это и уйти, пока ещё шанс спастись есть.
Он всё ещё верит, что дождь переждёт и уйдёт, только дождь стучит уже тише намного, но он и не думает разворачиваться к выходу. Дождь коварен, сейчас польёт снова – ещё одно оправдание, одно из невозможных.
Ричард кивает на слова о мантии, но не спешит снимать её, словно на поле боя, не желая с щитом расставаться. Только с кем сражается он? С самим собой, но еле осознаёт это. Всем мужчинам порой нужно пар выпустить, да? Низменное удовлетворить, чтобы о высоком думать. У Ричарда раньше таких желаний не было словно, как-то забылось, вечерами усталость только такая, что еле силы до кровати дойти находил, иногда разговоры с братом минутные, что светом в его рукотворной темнице были и есть сейчас. Здесь не до физиологии, не до чувств трепетных. Было. Но сейчас всё же легче стало. Наконец ребят толковых в отдел нашёл, работу отдела наладили, они обижаются теперь, если их работу делать пытаться, и хоть Ричард пытается всё ещё иногда всё сам сделать, его останавливают вовремя, даже обедать заставляют периодически, чего он не делал давно и уже отвык.
Он вновь узнал как поют птицы недавно.
Ричард смотрит на пол, капли с его одежды стекают и разбиваются об пол, образуя один большой водный трупик. Но вода – это жизнь. Жизнь и смерть. Ричард ещё какие-то секунды смотрит на капли и отправляется в точку невозврата – снимает мантию. Оглядывается в поисках вешалки, находит её у двери и вешает одежду не неё. Он вновь оказался в самом начале, у исходной точки, и всё же совсем не в ней. Мокрая одежда его мало волнует, хоть он и не любит, когда она начинает липнуть к телу.
- Чай…пожалуйста, - очередь Ричарда удивляться. Он надеялся, что будет что-то, что оттолкнёт сразу, заставит сбежать. Пошлость, грязь, искусственность. Что угодно, но не чай. Ричард был полон стереотипов, предрассудков и привык быть правым. Ему хотелось сказать «вы неправильно это делаете, вы должны заставить меня уйти, оттолкнуть, отвадить от подобных мест навсегда», но он не говорил, потому что понимал, что будет глупо сказать такое. Работа девушки – удержать клиента, вот только Ричард всеми силами старался не думать о её работе, о себе, как о клиенте, и о деньгах, что заплатил за эту встречу. Он старался думать о чае. О чае, что идеально бы подошёл к яблочному пирогу.
Ещё он старался не думать о том, что замереть так у входа странно, но эта мысль подумалась всё же. – Я присяду? – спрашивает, но слишком нервничает из-за того, что не знает как правильно, что садится на один из стульев у столика, не дожидаясь ответа. Садится и смотрит в стену, но не смотреть на девушку [Дэйзи] сложнее, чем смотреть, хотя смотреть тоже не просто, и он снова находит её глазами. – Сколько тебе лет? – спрашивает вдруг, удивляясь зачем ему знать это, ведь он только переждёт дождь и не вернётся.
Наверно, уже понимает, что это ложь.

Отредактировано Richard Bulstrode (2017-08-13 05:15:57)

Знали мы, что Юг и Север не свести -
Но Излом не знает слов "нельзя" и "можно"

- И мне… - наверно приятно – Ричард никак не может разобраться в своих впечатлениях_чувствах: ему досадно, ему радостно и волнительно; он огорчён и сердце подсказывает, что такого давно не было, поэтому как относиться к этому он просто не знает, вернее не помнит. Он мог бы просто завалить Дэйзи на кровать и взять её, как брали многие мужчины до него, даже не стаскивая с неё платье, просто задрав его, не заботясь о подушке под её головой и об её удовольствие вовсе – она бы изобразила всё это для него. Разве не так? И Ричард мог бы не отличаться от других, от тех, кто приходил, вопреки его уверениям, за тем же, зачем он сам сегодня здесь, ведь в этом нет необходимости, нет смысла. Или всё же есть? Ричард смотрел на тонкие запястья и думал о том, как должно быть сложно с ними живётся – наверняка синяки появляются от каждого неосторожного тычка ветра.
Ричард не привык обращаться с людьми так, как того требовал канон ситуации. Ричард не привык смотреть на женщину так, как требовали того правила игры, в которую он случайно влез. И хотя Ричард понимал, что не делает ничего плохого [пока ещё], он всё равно испытывал жгучий стыд, заставивший его спрятать руки под стол, разве что хватало самообладания не краснеть.

Ричарду хотелось смеяться. Громко, заливисто, пугающе. Чтобы дрожали стёкла и даже призраки находили его смех жутким. Ему хотелось смеяться смехом отчаянья, но пока лишь мир смеялся над ним. Смешно влюбиться в работницу публичного дома, но совсем глупо влюбиться в ребёнка. И нужно быть полным неудачником, чтобы быть смешным и глупым. Ричард был в шаге от такой неудачи.
Ему хотелось спросить, как это получилось. Почему они встретились здесь, а не в магазине сладостей, например. Почему она торгует телом здесь, а не цветами под его окном, ведь тогда бы ему не пришлось выдумывать такой глупый предлог, чтобы прийти. Такой одноразовый предлог, который вряд ли можно будет использовать второй раз, а значит и не прийти ему больше. Ему хотелось спросить об очень многом, но очень не хотелось расстраивать девушку своими вопросами, которые вряд ли обрадуют её – мало кто захочет рассказывать о себе незнакомцу, которого видит первый раз в жизни. Ричард вот не хотел. Он бы не смог солгать про свой возраст, но и произнести вслух цифру вряд ли бы духа хватило. Впервые Ричард почувствовал себя старым.
«Двадцать» звучало как приговор.
- С молоком, пожалуйста, - на самом деле Ричарду всё равно. Сейчас всё равно, он отвечает автоматически, не вслушиваясь и после удивится, взяв в руки чашку, тому, что девушка угадала его вкусы. Сам Ричард весь в мыслях о Дэйзи, провожает Дэйзи взглядом, и чай ему совсем не важен. – Погода сегодня ужасная, - роняет Ричард. Он мастер в обсуждении погоды, может подобрать по сто эпитетов для каждого её состояния и обсуждать не меньше двадцати минут, чтобы заполнить паузы, которые всегда появляются в жизни. Вот и сейчас он заполнил погодой паузу [заминку] перед другим вопросом. – И давно ты работаешь здесь? – всё-таки не удержался. Всё-таки он думает, что этот вопрос лучше вопроса «почему», не такой личный, хотя именно его Ричарду так хочется задать. А ещё взять Дэйзи за руку и почувствовать её тепло в своей ладони, и открыть окно и прогнать запах ароматических свечей, и ему больше не хочется уходить. [А хотелось ли вообще?]
Ричард ещё не попробовал напиток, но ему уже кажется, что это самый вкусный чай в его жизни.