Он понял, что не успевает очень вовремя, но сделать ничего уже не мог.
Грозовые тучи, подкрадывающиеся со стороны Манчестера, нагнали слишком быстро, оплетя своими тёмно-фиолетовыми щупальцами плотно, надёжно и наверняка, посылая навстречу шквальный ветер. Ремусу хотелось материться и попытаться разогнать озверевшие облака заклятием. Но разумное предположение, что на такое количество туч у него попросту не хватит сил и умения, остановило потянувшуюся уже к карману руку.
Под древком метлы блеснула паутина первой молнии. Рем крепче стиснул ладони и зубы – поворачивать назад из-за какой-то там грозы он не собирался.
Последнее лето перед выпускным классом медленно подходило к своему концу, не обещая ничего, что могло бы взбудоражить вот-чтобы-волосы-дыбом перед отъездом в Хогвартс. Друзья посылали сов с новостями и записками, Джеймс и Сириус зависали то у Поттеров, то в маггловских кварталах, зовя с собой и даже нередко получая согласие и от Рема, и от Питера, родители радовались возможности отправиться в небольшое путешествие на Бали между циклами – всё как всегда, всё знакомо и размеренно.  Даже летнее задание выполнено до последнего свитка и запаковано на дно чемодана.
Всё этим летом проходило как обычно.
Кроме одного.
От Эрис с начала каникул не было ни одного письма.
Ремус помнил о том, что в марте она потеряла единственного оставшегося близкого человека, что теперь она совершенно одна в старом дедовом доме, что ей трудно, что ей пусто, что ей хреново… И не мог понять – почему его, чёрт возьми, девушка, молчит как соплохвост, зарытый в грядку с мандрагорами? Не отвечает ни совой, ни камином, не откликается вообще, не заваливает посланиями, в которых болтает обо всём на свете, не предлагает сбежать на пару дней на побережье… 
Терпение лопнуло вчера и, подхватив из чулана старую, но довольно скоростную и маневренную,  метлу отца, Ремус вылетел в Хитфилд, костеря Хитченс всеми известными ругательствами.
Сейчас он костерил не только Хитченс, но и так некстати подкравшуюся грозу, выбраться из которой пока не представлялось возможности – облака клубились со всех сторон, ясно давая понять, что расползлись чуть ли не до самого горизонта. Заметно похолодало, даже здесь, где и так было не особо жарко, пришлось плотнее запахнуть тёплую куртку и натянуть капюшон практически по самый нос.
А потом он залетел в облака, в которых уже шёл дождь. Нет, не так. ДОЖДЬ. Ледяной, пронизывающий и совсем не по-летнему дикий, прошитый всплесками молний и порывами ветра, грозящими скинуть с метлы, хлещущий по щекам колючими каплями, превращающимися в осколки льда.
Ремус спустился несколько ниже, в надежде вылететь хотя бы из самого эпицентра, но получил только опасно засверкавшую тучу под ногами, передумал и забрал немного налево, туда, где сверкало меньше, но громыхало столь оглушительно, что хотелось заткнуть уши ладонями.
― Да что б тебя… ― пробормотал он, уходя от плотного туманистого щупальца, преградившего дорогу.  Раскат грома сотряс небо и отразился вибрацией в древке метлы. Ремус сжал продрогшие пальцы сильнее, стараясь не отклоняться от курса.
Ветер хлестал в лицо и в спину,  дождь заливал глаза, промокшая насквозь куртка противно липла к телу, вода была повсюду – даже в ботинках. Ремус отчаянно старался не поддаться желанию всё-таки вернуться домой и тешил себя мыслью, что по прилёту вытребует с Эрис несколько литров огневиски. Облака мешали ориентироваться в воздухе, долбились в мозг ехидным нашёптыванием о том, что не успеть пролететь этот участок дороги до начавшегося светопредставления было плохой идеей. Рем понимал это и без собственных подзуживаний, наклонившись вперёд и почти улёгшись на древко метлы в попытке разогнаться до предела.
Впереди замаячил неожиданный просвет между тёмно-серыми облаками и Рем направил метлу прямо в него, разминаясь со вспышкой в туче слева от себя. Но новый порыв ветра смёл в кучу все лежащие впереди скопления, и образовавшийся коридор вновь заволокло.
― Да твою ж в бороду, ― в сердцах бросил Люпин, но курс не сменил, полагая, что конец грозовых туч, всё-таки, близок.
И оказался прав.
Через несколько минут полёта под шквальным ветром и осточертевшим дождём Ремус выскочил из грязно-серых туч как снитч из пальцев ловца-недотёпы. Огляделся, стараясь не бросать взгляд за плечо, туда, где свирепствовала непогода, и, поняв, в каком направлении нужно лететь, устремился вперёд – в относительно спокойный воздух просторных лугов.
Гроза шла по пятам и Ремус понимал, что уйти совсем от неё не удастся – ветер подгонял в спину, но надежда на то, что дождь не успеет догнать его ещё раз, придавала сил. Лететь над лилово-розовыми вересковыми пустошами было приятно – под ногами клубились не фиолетовый кляксы грозовых облаков, а переливчатые волны цветов. Озябшая до колик спина почти не дрожала, хоть и прогреться даже в прохладном воздухе пустошей не могла.
Небольшой городок, к которому так стремился Люпин, с каждой минутой становился всё ближе.
И, когда он наконец, появился на горизонте, Ремуса не страшили ни громыхающий раскаты, так и не отставшие и не ушедшие в сторону, ни продрогшее тело, грозящееся свалиться с метлы, ни усилившийся в несколько раз ветер, швыряющий в лицо сухие листья и песок.
― Литр огневиски. И пусто только его у тебя не окажется, ― мстительно пробормотал Люпин и пошёл на снижение, описав широкую дугу над городком.
Дом Эрис стоял в отдалении – за лилово-розовым морем, за холмом, переливающимся сухостоем. И за долгими чёртовыми милыми в холодеющем воздухе.
Здесь было ещё относительно спокойно,  и Ремус поспешил приземлиться, разминая затёкшее тело и стараясь хоть немного согреться прямо сейчас. Пальцы неохотно отпустили древко, в ботинках противно захлюпало. Он прислонил метлу к косяку веранды и взялся за ручку входной двери, оказавшейся незапертой.
― Мы идём на курсы трансгрессии в этом году. Даже не смей спорить! ― оповестил Ремус, входя в дом. Ответом послужила тишина.
Люпин сдержал себя от того, чтобы не заозираться по сторонам, но постарался не следить и не капать вокруг себя стекающей с одежды водой, которую не прогнал даже перелёт по сухим пустошам. Рассмотреть всё хотелось, но больше всего Рема сейчас интересовало, где, собственно, находится сама Хитченс и почему до сих пор не показалась ни на пороге, ни, хотя бы дала о себе знать голосом. Но о местонахождении хозяйки можно было догадаться – небрежно скинутая на пол безрукавка навела Люпина на мысли.
― Иди по крошкам, Гензель, ― пробормотал он и сделал несколько шагов вглубь дома.
Ошибиться было трудно.
За неплотно притворенной дверью в ванную, к которой привели джинсы, рубашка, пара ботинок и трусики, слышались звуки льющейся воды.
― У тебя найдётся ещё одна ванная, чтобы замочить и меня? ― улыбнулся он, толкая дверь и входя в комнату.

Отредактировано Remus Lupin (2017-08-22 11:59:51)

Рем не оскорблял девушек. Да и в принципе Рем не оскорблял никого, вне зависимости от того, что находится у людей между ног. Не было привычки, воспитание не позволяло, да и вера в то, что если люди – идиоты, то это не зависит от пола, успокаивающе разрешала не нервничать слишком и часто.
Но в тот миг, когда ему на голову обрушился поток ледяной воды, Люпин забыл о своих убеждениях. Напрочь.
Прилетевшая прямо в физиономию мыльная мочалка осталась практически незамеченной за более радостными внезапными подарками.
― Хитченс, блядь! ― он попытался отплеваться и отпрянуть в сторону, врезался в дверь боком, зажмурился от боли – ручка впилась под рёбра – чертыхнулся и вслепую выхватил палочку, силясь сделать хоть что-то под водой, льющей за шиворот и заливающей глаза и рот. ― Finita aguamenti!
Вода хлестала с потолка, вытекала в пустой коридор, била в пол ванной, являя собой идеальный пример волшебства, за который, в любое другое время, Люпин Эрис расцеловал бы. Но не в этот момент.
Надеяться на то, что чужое заклятие можно будет остановить так нагло и одним только выкриком? было глупо. Особенно сейчас, когда холоднющая вода не позволяла выговорить слова чётко и внятно, грозясь утопить прямо здесь – на полу старой ванной. Но у Рема не было другого выхода, кроме как среагировать и вспомнить за долю секунды весь курс Заклинаний, выискав хоть что-то, что позволило бы спастись из-под водяного напора. Льющий с потолка поток не разрешал раздумывать слишком долго.
Как ни странно, сработало. На голову перестало давить пронизывающим холодом, плечи отпустило ледяной судорогой, водопад неохотно иссяк, пригладив напоследок оставшимися ручьями и теперь капало только с самого Люпина, стекая по ногам в дотинки. Рем зло отплевался и протёр лицо, чувствую, как по ладоням ползёт дрожь – перелёт не согрел никоим образом, гроза застудила до костей, а тут ещё и Хитченс решила добить, то ли испугавшись, то ли не разобравшись – кто это к ней нагрянул.
Вот эта вот мысль, как ни странно, заставила Люпина прогнать всю злость мигом – Эрис ведь действительно не знала, что он решил прилететь к ней. Сердиться на такой нерадушный приём стало минимум глупо – что ещё могла сделать девушка, к которой в ванную пробрался какой-то тип, да ещё и без разрешения? Только защищаться.
Как вовремя в тебе проснулась бдительность, блин!
Хотя, стоило, наверное, спросить у самой девушки.
Рем сквозь стучащие зубы выплюнул остатки воды поднял глаза и попытался улыбнуться сведёнными губами замершей в воде Эрис. Правда, она на него даже не посмотрела.  Весь её вид говорил о том, что она явно не ожидала гостей – палочка в руке, вскинута высоко вверх и готова к новой атаке, в зажмуренных глазах наверняка была решительность разобраться с наглым визитёром, хорошо, что хоть второй мочалки для метания нет – Ремусу вполне хватило одной.  Правда, пена на голове портила образ мстительной фурии, но в данный момент Рему не хотелось искать аллегории.
― Добрый вечер, Ремус, рада тебя видеть, Ремус, можно я утоплю тебя нафиг, Ремус?
Если он и недомок где-то в воздухе на подлёте к Хитфилду, то теперь Люпина точно можно было выжимать и использовать вместо тряпки для мытья полов – ледяная вода не оставила на нём ни единой сухой нитки. Дрожь начала прокрадываться не только в руки – всё тело постепенно покрывалось отвратительными судорогами холода, сводящими мышцы оцепенением.
― Вот так и прилетай к ней проверить, как там всё и где, ― надсадно буркнул Рем, оглядываясь в поисках полотенца и раздумывая сможет ли он дрожащими пальцами стянуть с себя хотя бы куртку, чтобы было не так холодно и противно. Под ногами хлюпали лужи, ботики можно было снимать и выливать – они оказались полные водой до краёв, по полу разлилась вся водная мощь Чёрного озера. ― На письма не отвечает, дверь не закрывает, сопротивление оказывает.
Найдя, наконец, полотенце, он схватил его в ладони, уже не скрывая стука зубов, и зябко повёл плечами – всё-таки, снять мокрую одежду стоило.
Выбраться из колющей холодом куртки было нереально трудно, но избавиться от неё хотелось как можно скорее – Ремус чуть не выдрал молнию с мясом, расстёгивая её и скидывая тяжёлую мокрую ткань под ноги, прямо в воду. Помедлив мгновение, стянул и футболку, тут же закутываясь в полотенце, не думая о том, что оно могло быть припасено Хитченс для принятия ванны. Когда он избавился от ботинок он не понял, но стопы в промокших носках подсказали – на автомате. Только взявшись за ремень джинсов Рем остановил себя – ну пусть хоть что-то останется на теле пока, а то вдруг Хитченс вновь не то подумает… 
У стены стоял стул и Рем плюхнулся на него, скинув ворох старых газет, подбирая ноги вверх и ожесточённо растирая плечи сухой тканью. На мгновение стало легче и теплее.
Судя по тому, что Эрис ещё даже не пошевелилась в своей горячей ванной, прошло от силы несколько секунду, хотя Рему и показалось, что он пробыл под ледяным душем пару часов.
Отчаянно захотелось чихнуть и Люпин не стал себе в этом отказывать.
― Я вот хотел попросить согреться… Видимо, не судьба.

Отредактировано Remus Lupin (2017-08-22 20:55:55)

Вот, вроде бы, ему по обстоятельствам полагалось возмущаться и злобно выжимать волосы, полотенце и себя всего после такого приёма. Вроде бы, так делают те, кого незаконно обидели и выставили идиотом, на кого вылили бочку ледяной воды, в надежде, видимо, утопить и спастись от вторжения. Вроде бы, так реагируют все подростки в его возрасте, сделав что-то, за что их должны благодарить, а не гадить в ответ. Сопеть, отворачиваться, молчать, обвинять, что их порыв не оценили и растоптали, не поддаваться на попытки помириться и включать юношеский максимализм на полную катушку.
Только вот Рем не относил себя к обыкновенным подросткам и обижаться не намеревался, выжался достаточно сухо за эти несколько секунд и успел прийти в себя.  Да и Эрис, по большому-то счёту, не сделала ничего такого, за что должна была просить прощения.
Кто отреагировал бы иначе, услышав шаги в своём коридоре и зная, что не ждёт гостей? Помня, что где-то ползут слухи о тёмном волшебнике, зная, что сама живёшь крадучись, тайком от остальных, скрывая себя и свою природу?
И тогда, когда Хитченс поднялась в ванной, одним медленно-тягучим движением – которое при других обстоятельствах обязано было быть сексуальным и распаляющим, толкающимся в мозг возбуждением, а в ширинку незамедлительной реакцией, но сейчас выглядело уязвимым и трогательным порывом, требующим незамедлительного ответа – и подошла к нему, потянула за руку, заставила встать и прижалась… Он ни слова не сказал ей, ни жестом не отстранился, а подчинился желанию обнять, поднимаясь и пряча её в своих руках, прогоняя любой намёк на обиду. 
— Как я по тебе скучала!
― Именно так я и решил, поэтому прилетел, ― рассмеялся он, в ответ на тихое признание, на искренние слова, которые и должны были прозвучать в такой ситуации. ― Лучше скучать вдвоём.
Вот сейчас он окончательно убедился в своей ненормальности.
И Эрис эту ненормальность разделала, потому что тихо плакала в грудь вместо того, чтобы обрушивать на него поток обвинений в испуге и внезапном появлении.
Одного потока в этой ванной пока достаточно…
У них всё было ненормально – в их отношениях. От самого начала, до сегодняшнего момента. Почему он открылся, почему она приняла? Почему они вообще сошлись и что из себя сейчас представляли? Кто бы знал, даже Ремус не мог сказать точно. Когда он вылетал он просто хотел увидеть свою девушку, теперь же он понял, что этот полёт был верным решением.
Она была тут совершенно одна. Даже без него. 
Это необходимо было исправить.
Хотя бы потому, что Эрис не просила его о прилёте, ни словом не дала о себе знать за лето.
Именно ненормальность их и связывала, спелёнывала накрепко, по рукам и ногам, заплетала в единое целое не только чувствами, но и нервами-переживаниями. Она знала его, он знал её, это не изменило бы даже несколько бочек ледяной воды. Он видел быстрые взгляды на себя, пока обтирался, она понимала, что он видит.
Ты же уже заметила свежие царапины, я знаю, не могла не заметить. Потом спросишь, если захочешь, хотя я не понимаю зачем спрашивать. Твой оборотень пережил очередное полнолуние.
Его голая девушка льнула к нему всей собой, губами касалась нежно и осторожно, словно стараясь убедиться в наличии Ремуса в своей ванное всеми возможными способами, а он просто обнимал и прижимал её к себе, сплетя пальцы, расплетя их вновь и теперь гладя по голове и спине, собирая на ладони капли тёплой воды.
И думал о том, что хотел сделать вот так все прошедшие месяцы лета. И какой он идиот, что не сделал раньше. 
Действительно – ненормальные.
Эрис была горячая, покрывающаяся мурашками, дрожащая, согревшая его озябшее и продрогшее тело. Тонкая до безобразия, хрупкая, с длинными ногами, которые он любил оглаживать, лёжа на диване общей гостиной, закутав Эрис в плед, с изящными кистями, которые так уютно умещались в его руках. Угловатыми плечами и совершенно негрудастую, да и к чему ему грудастая девушка, если у него есть Хитченс.
Ничуть не изменилась.
Словно он ждал, что она изменится.
Наверное, он в самом деле напугал её.
― Мне нужно было предупредить тебя, ― произнёс Ремус, утыкаясь носом в мокрую макушку и закрывая глаза, вдыхая запах шампуня и мыла, ещё не до конца прогнанного из тёмных волос. ― Или тебе прочитать хотя бы одно письмо. Ты ведь не читала их? Если бы прочитала, то ответила бы.
Он аккуратно приподнял её лицо за подбородок, сцеловал остатки слёз с век, со щёк.
― У нас никогда и ничего не будет, как у всех, ― улыбнулся Ремус,  и покачал головой, ловя в ответном взгляде привычный полувызов, хоть и спрятанный за прошедший испуг, за притихшую насторожённость. ― Ты принимаешь ванную с палочкой, я заявляюсь к тебе без приглашения… Как ты тут?
Да, он правильно сделал, что прилетел.

Отредактировано Remus Lupin (2017-08-23 22:36:11)

Если бы у Люпина спросили – любит ли он Эрис, он ответил бы, что нет. Не любит, потому что любить можно кого-то чужого, другого, кто ощущается отдельным человеком, кто способен жить с собственным сердцем и собственными венами, кожей, глазами. Любить можно другого. Не самого себя. А Эрис стала им, частью него самого. Вшилась в его сердце, текла по его венам, чувствовала его кожей, смотрела его глазами, втиснулась в сознание.
Странно. Любимое слово.
Да, со стороны казалось, что всё у них началось, как и у всех – первая влюблённость, ёкающие внутренности и глупый вид со взглядом идиота. Может быть, они становились такими и сейчас, спустя год официальных отношений, в которых место было для всего – и для ссор, и для разговоров, и для глупостей, и для секса. Были и ночные полёты вокруг университетских башен и ванна старост, закрытая на засов. Всё у них было за это короткое-долгое время. Год? Год ли? Дружить они начали намного раньше, перешагнули что-то интимное вот ещё недавно.
Недавно…
А Люпину казалось, что всегда Эрис была рядом – до Хогвартса, до поезда, просто не давала о себе знать, находилась где-то глубоко в нём, а потом материализовалась.
Мародёры действительно были другими – отдельными. Их Ремус любил, за них умер бы не раздумывая. За каждого отдельно и за всех вместе. За Эрис он умирать не собирался, прекрасно понимая, что эта смерть будет и её смертью. Что сотрётся всё, что есть у них сейчас, что отмотается назад вся жизнь – и не будет ничего. Ни первого года обучения, на котором Рем с удивлением узнал, что Эрис какая-то там родственница Сириуса, ни второго курса, где были спрятаны вечера вдвоём в общей гостиной и отработка особо вредных заклинаний, ни третьего, где Эрис на древних рунах подсела к нему, а он улыбнулся привычно и приветливо в ответ… Ничего не будет, что выстлало их вот эту дорогу к сегодняшнему дню. И уж точно не будет этих объятий в наполняющейся паром ванной.
Он не любил Эрис, нет. Он просто был частью её, как она – его, и это не поддавалось объяснению.
Они могли найти слова ко всему – к их знакомству, к пониманию, что их тянет друг к другу, к первому поцелую. Но вот к этому странному единению – нет.
Сириус как-то спросил, что Рем нашёл в ней, спросил чуть насмешливо и в совершенно Блэковской манере, давая понять, что он ни в коем случае не вмешивается в выбор друга, но искренне недоумевает – какого хрена?  А Рем не смог ответить. Он хотел разъяснить, объяснить, хоть что-то вразумительно выдать… Но вместо этого просто пожал плечами, понимая, что он даже себе-то не может сказать – что он в ней нашёл.
Серьёзно.
Блэк тогда покачал головой, и заметил, что если Рему нужно просто потрахаться, то на курсе полно желающих, не стоит так заморачиваться со всеми этими самыми отношениями. Но заметил с обречённой улыбкой, прекрасно понимая, что Люпин как раз во все «эти самые отношения»  залезет с бо́льшой охотой, нежели поверит в то, что по его душу сохнет не одна пятёрка девчонок. Рем вообще не понимал – как по нему можно сохнуть и отказывался в это верить несмотря на то, что Джимбо и Блэквуд чуть ли не носом его тыкали в грудь некоторых однокашниц. По чему тут сохнуть – едкий, замкнутый, неразговорчивый, с вечно разбитым лицом и усталыми глазами, предпочитающий конспекты и трёх придурков всему остальному… Хотя, именно три придурка таскали его на пьянки и дебоши, вот тут Рем ничего не мог поделать – слава мародёров проливалась и на него, этого он не отрицал. Наверное, именно поэтому сопротивлялся этой славе – слишком она была вызывающа. И отшатывался от всех девиц, прыгающих на него, направляя их в сторону Блэка, Поттера и Питера. Завести девушку? Увольте, Рем и так поседел к четырнадцати, зачем ему ещё одна головная боль?  Понимание того, что хотят вовсе не его, а того, кто вхож в элиту курса, приближен к двум горящим звёздам и тем самым приравнен к ним, отрезвляло получше душещипательных разговорах о благоразумии и благочестии. Гормоны Рем умел контролировать не хуже, чем себя. Поэтому не отвечал ни на заигрывания, ни на откровенные намёки.
Эрис же не гналась за звёздами курса. Она вообще ни за чем не гналась, не подходила ни ему, ни кому-либо другому, не подпускала к себе никого, да и вообще была слишком похода на Люпина в своих защитных иголках.  Это Ремус понял внезапно – скорее всего, именно это понимание стало решающим в их сближении. Он однажды просто как-то взглянул на неё в момент, когда она зарядила неверным заклятием себе в лицо, кинулся вправлять повреждённую переносицу, слушая отборнейший мат и стараясь сдержать смех… А потом как-то всё слишком сплелось, перекрутилось и стало естественным, чтобы искать хоть какую-то логику в их отношениях.
Рем мог рассказать сколько у Эрис родинок на теле, как она дышит во сне, как на неё действует поцелуй в лопатку, с каким звуком хрустят суставы её пальцев, когда она слишком сильно сжимает перо, куда она прячет сигареты и сколько раз она падала с метлы во время тренировок – а вот дать логическое объяснение им, оставшимся вместе,  Рем не мог.
Как не мог сейчас попросту разжать ладони и исполнить просьбу своей девушки, на которой - он знал и она знала - он никогда не женится.
Да, он чертовски замёрз, но отпустить дрожащую Эрис – алогичную, неподходящую, непонятную, странную – не мог.
Она отвечала про письма, а Рем слушал её голос и ему хотелось сначала дать ей по голове,  потом прижать ещё крепче, стиснуть, вплавить в себя, ограждая от всего остального мира и её собственных боггартов.
Она была тут совсем одна, а он не мог прилететь раньше. Не догадался.
Ну не идиот ли?
Медный кран за их спинами вновь ожил, выпуская из себя струю горячей воды. Наверное, Эрис, всё-таки, права и Ремусу стоило бы залезть в ванную, спасаясь от озверевшего в край внутреннего холода. Только вот как тут разжать объятия, когда она так близко и так плотно прижалась к нему, обвила руками? Да ещё и наконец улыбнулась, прогоняя с бледного лица остатки слёз. 
Правда, Рем знал, что если он не выполнит просьбу своей расстроенной и испуганной Хитченс сейчас и как можно скорее – будет хуже. Ему – в первую очередь. Поэтому подчинился, позволяя ей отвлечься от своих мыслей на него – продрогшего, но уже немного отошедшего в тёплом воздухе ванной.
Пусть действительно сосредоточится на нём, чем на том, чего она испугалась. Ремус не знал, чего именно, но предполагал, что дрожать и плакать просто так Эрис не стала бы.
Наверное, это являлось залогом их отношений – им не нужно было объяснять друг другу что-то, что крылось внутри них – они понимали. Без слов. Как самих себя – все потребности и все желания.
― И даже спинку мне потрёшь? ― он ещё раз поцеловал её в висок и чуть отстранил от себя, соглашаясь с просьбой, улыбаясь мягко и легко.
Они столько раз видели друг друга в откровенной наготе, что избавиться от оставшейся одежду Ремусу ничего не стоило. Да и кого стесняться – своей голой девушки? Он скинул мокрые джинсы к ногам, забрался в ванную, и обернулся на Хитченс, метнувшуюся к невысокой тумбочке.
― Ты говорила, что у тебя тут есть какое-то особенное мыло. Грозилась на мне опробовать.
Ноги обожгла блаженная горячая вода, мышцы тут же отозвались новой судорогой, но Рем опустил своё тело в ванную, прикрыв глаза и выдыхая через рот. Хотелось потянуть Эрис на себя, опрокинуть следом, обнять, как обнимал минутой ранее – но она замешкалась за спиной и Рем не хотел прерывать её. 
― Если этот дождь не прекратится, я останусь у тебя на пару дней. Готова к этому испытанию?
Вода больше не казалась враждебной гадиной и озябшее тело постепенно расслаблялось в старой чугунной ванной.

Отредактировано Remus Lupin (2017-10-09 01:36:57)

Когда она села рядом – так привычно близко, вытянув длинные ноги, которые вновь не знала куда деть, ссутулившись, мокрая, взлохмаченная, с раскрасневшимися скулами и щеками – на старый табурет, Рем выдохнул уже почти спокойно. Если Эрис вот так улыбается – отрешённо и невпопад, прикусывая губу и думая совершенно не о том, о чём они разговаривают – всё в порядке. Теперь уже в порядке. И можно просто закрыть глаза и расслабиться, не ожидая, что она вновь зальётся слезами. Не то чтобы Люпин не умел её успокаивать, ему в принципе не нравилось, когда его девушка плачет, это, знаете ли, на общий уровень счастья влияет хреново. Да и плакала Эрис крайне редко, для этого нужны были поводы покруче испуга или колкой шутки.
Чтобы довести Хитченс до слёз требовалось пройтись по её старым ранам в грязных башмаках, а это удавалось не всем, да и капканы на пути подстерегали знатные – не то что башмак, ногу по самые гланды оторвёт.
Ремус очень надеялся, что сам он сейчас не вытанцовывает по душе Эрис чечётку.  Но Хитченс провела по его спине ладонью, и понимание того, что слёзы отпустили окончательно, согрело не хуже горячей воды.
Он слишком долго тянул с прилётом, слишком долго не мог понять, что она в нём нуждается. Даже не как в своём парне – как в человеке, который понимает, чувствует, слышит её, который видит насквозь и пробирается в то потаённое, доверенное только ему. Эрис нуждалась в ком-то рядом, а этот кто-то оказался абсолютным лопухом, потому что не отреагировал сразу же после того, как ответ на первое его письмо не был получен.
Нужно было прилететь раньше!
Но сейчас-то сожалеть о не сделанном было глупо – время прошло, гроза навалилась не только на небо, но и на плечи уставшей девушки, сидящей на старом колченогом табурете в ванной одинокого дома на вересковой пустоши.
И всё, что мог сделать Рем – это остаться с ней, заглаживаю свою нечаянную вину. Любым способом и всем, чем возможно.
Мыло пахло летом, солнцем и мёдом.  Густое и вязкое оно наполняло своим ароматом влажный горячий воздух, и Рем доверчиво подставился под узкие ладони, блуждающие по спине. Скольким таким рукам он мог доверять? Правильно – немногим. Трое из этих немногих были чертовски далеко, а последние – здесь, вот прямо в эту минуту заботливо оглаживали его по плечам.
Ремус улыбнулся.
Может быть, у них действительно могло бы быть одно будущее на двоих, если бы не общая уверенность в том, что это будущее у них и так будет. Но не друг с другом, а с кем-то ещё, кто окажется чуть менее похож на них. Не такой – другой, отличающийся, дышащий не тем же воздухом, способный принести что-то постороннее в жизнь.
Им друг с другом было слишком естественно, как бы странно это ни звучало.
А ведь они об этом даже никогда не говорили – не строили планов на совместный быт, не выбирали общий город, не обговаривали цвет обоев в гостиной, не спорили из-за имён детей. Хотя, Эрис знала, что Рем хотел бы жить в Манчестере, Эрис бы выбрала кислотно-дикие обои, а детей точно звали бы Плуто, Скубби и Спотти – из вредности и для поржать. Они просто знали, что будут вместе, но не в качестве супругов. Вовсе не так. Супруги не пропитываются друг другом насквозь, не пахнут другим, не имеют одних мыслей на двоих. Для семьи нужна индивидуальность разумов и восприятия – Эрис и Рем слишком похоже смотрели на мир, слишком похоже воспринимали реальность и слишком похоже думали. Это только в книгах для создания семьи выбираются одинаковые люди – в жизни так не бывает. В постоянном взаимодействии это грозило бы бедой и ссорами – они проходили подобное уже не раз за свой год, за все свои семь лет!
Они чертовски хорошо представляли, как это – договаривать за другим фразу и не понимать, кому изначально она принадлежала.
Они не смогли бы жить вместе хотя бы потому, что они и так уже стали одним целым, к чему усугублять эту клинику?
Гигантский кальмар, которому Эрис однажды обещала скормить Люпина, если он попробует позвать её замуж, мог дышать спокойно…
Эрис проходилась пальцами вдоль позвоночника, и Рем откинул голову назад, наслаждаясь прикосновениями. Ему нравилось ощущать их, между ними не было смущения или стыда. Теперь уже не было. Поначалу – да, у кого оказывалось иначе? Кто не смущается во время первого раза, кого не вгоняет в краску перспектива оказаться обнажённым перед другим? А потом… Грань стёрлась, он доверил ей свои шрамы, она ему – свои. И это было естественно.
Так же естественно, как кивнуть сейчас на её слова, раздавшиеся над самим ухом.
― Я завтра пошлю сову отцу, ― произнёс он, не размыкая век, ― или воспользуюсь камином. Думаю, они будут не против и мне устроить отпуск.
Её дыхание скользнуло по виску, и Рем потянулся за ним инстинктивно – невольным движением губ, ловя на них горячие губы Эрис.
Целовать её было тоже привычно. Хотя бы потому, что в некоторых поцелуях между ними напрочь отсутствовал эротизм. Как сейчас, например – ему просто захотелось прикоснуться к ней ещё и вот так – не намекая больше ни на что, не утягивая в дальнейшее, подразумевающее интимность. Касаться осторожно, бережно, тепло и ласково, показывая, что он действительно рядом, а не где-то чёрт знает в скольких милях, что он совсем уже не дрожит, и что она может успокоиться.
Он и раньше целовал её так – чтобы успокоить и показать – она в его руках, и он не отпустит даже под прицелом палочки.
Только сейчас её губы были влажными, а не сухими и чуть потрескавшимися, как всегда.
А вот плечи остались столь же хрупкими, худыми и острыми, его футболка висела на них тонким мешком. Под его мокрыми ладонями ткань тут же потемнела и прилипла к почти высохшей коже.
Рем обнял Эрис сильнее, уходя из-под её рук, сжимая ладонями, подчиняясь порыву, доказывающему твёрдость его слов.     
― Я давно хотел посмотреть на ваш вереск, ты мне все уши им прожужжала, ― прошептал он, улыбаясь. ― Можем хоть до осени проваляться в лугах. Как ты на это смотришь?
Он поцеловал её ещё раз, уткнулся лбом в лоб, не отпуская плеч и не думая о том, что заставил Эрис чуть потянуться к нему, приподнявшемуся в ванной и уже окончательно согревшемуся.
― Хочешь сразу после грозы пройтись, там, наверное, красиво – на мокрой траве и свежих листьях. Познакомишь с соседкой и её дочерьми.
Только больше не оставайся одна. И не закрывайся от меня. Я, знаешь ли, не люблю чувствовать себя придурком, который оставил тебя тогда, когда был нужен.
― А ещё, я чертовски хочу есть, ― произнёс он вдруг, решив, что это окончательно сможет измять депрессию девушки. Если не накормит, то отвлечётся на ворчание о том, что тут не столовая, и что готовить себе он обязан сам. А заодно и ей.       
Иногда Рем мог позволить себе побыть идиотом. Рядом с Эрис – мог.