Тихий клёкот Ворчуна встретил его ещё на пороге. Ремус улыбнулся и стащил с плеч тяжёлую мокрую мантию – холодный дождливый вечер закончился.
Филин приветливо клёкотнул ещё раз, когда Ремус вошёл в небольшую комнатку, заставленную немногочисленной мебелью. Рем взмахнул волшебной палочкой – и свечи на столе и у стен вспыхнули, тут же разгоняя сумрак.
― Соскучился? ― вновь улыбнулся Люпин филину, переминающемуся с ноги на ногу на подоконнике. Ворчун наклонил голову и глухо ухнул, потеребил когтями свиток пергамента, лежащий подле.
Ремус вздохнул, задержав на этом пергаменте взгляд. А потом твёрдо мотнул головой, отбрасывая со лба влажную чёлку, и прошёл к овальному столу напротив тёмного окна. Дотронулся палочкой до чайника, стоящего на столе – из носика тут же пошёл пар – вода вскипела мгновенно. Уж что-что, а бытовая магия у Ремуса всегда была на уровне.
Развёрнутый пергамент так и остался с утра, Ремус не убрал его, раздумывая над посланием и понимая, что тянуть больше не стоит. А то друг в самом деле примется отслеживать его и явится в гости не дожидаясь весточки.
Рем усмехнулся и подхватил в пальцы перо.

Здравствуй, дорогой Сириус!
Как и обещал, пишу тебе сразу же после того, как нашёл что-то подходящее и устроился с удобством. Высокие потолки, светлые комнаты, мягкие ковры, три этажа и куча соседей с маленькими детьми. Мечта, правда?
Вижу, как ты смеёшься.

Ремус не удержал смех и сам, обведя быстрым взглядом свою комнатушку. Деревянный пол и стены, узкая кровать в углу, пара стульев и стол у задёрнутого наглухо окна – вот и вся роскошь. Рему не нужно было больше – есть где скоротать ночь и на чём посидеть. Его скромные сбережение на могли покрыть более амбициозные желания, да Рем их и не преследовал.
Сириус должен оценить юмор.

Первая ночь на первом месте. Всё скрипит и воет, но мне здесь спокойно. Так далеко за город я ещё не забирался, но, думаю, что это один из самых хороших вариантов – до леса можно подать рукой, дом стоит на отшибе и к нему не проявляет интереса никто из местных. Вроде бы, здесь даже видели привидений… Очень занятно, согласись – словно я перенёсся на два года назад, в наше убежище. Сижу и жду, когда на пороге появишься ты, Питер или Сохатый…

Ремус прикусил кончик пера зубами и зажмурился, не разрешая себе поддаваться желанию удариться в воспоминания. Одиночество уже было привычным – за два минувших года всё счастье, которое накрывало в Школе, рассеялось и сменилось тяжёлым грузом ответственности и тоски. Но то, что он испытывал по отношению к друзьям нельзя было назвать тоской – это вообще никак нельзя было назвать. Они снились ему, он разговаривал с ними по ночам, но позволить себе так же беззаботно быть с ними вместе и в реальности не мог. Всё изменилось и они все это понимали. Правда, всё ещё старались уговорить Ремуса вернуть себя из добровольного изгнания.
Рем не мог. Опасность нахождения близ него была слишком сильна – оборотни попали под опалу со всех сторон. Набирающее обороты противостояние сделало своё дело и теперь Ремус ненавидел свою звериную половину сильнее и ярче, чем когда-либо.
Тот, кто якшается с оборотнями рискует всем. Ремус не хотел обрушивать этот риск на самых дорогих его сердцу людей.

Переезд прошёл быстро, ты ведь знаешь, вещей у меня немного. Думаю, совам тут будет раздольно, не бойся посылать их – места здесь почти дикие, достаточно корма и тишины. Да и ночи уже настолько тёмные, что на летящую птицу внимания не обратят.
Тебе, наверное, смешно читать сейчас то, что я пишу, потому что пишу я совершенные глупости… Но мне так необходимо поговорить с тобой хотя бы так.

Ремусу захотелось зачеркнуть последнюю строку и он на мгновение замер над пергаментом. Но не стал ничего исправлять – Сириус и так поймёт всё, что Рем не написал, зачем скрывать от него что-то? Блэк иногда проявлял чудеса понимания, хоть и никогда не был примером эмпата – резкий, бестактный, до безобразия самоуверенный… Но дарящий какое-то сверхъестественное чувство надёжности…
Надёжность… Вместе с Сирусом надёжно могли случиться только неприятности. Но и это вызывало у Ремуса не негатив, а тепло, разливающееся по закоченевшим от холода пальцам.

Камина здесь нет, к сожалению, не сможем перекинуться парой слов через огонь. Но я буду рад видеть тебя в гостях в любое время, ты ведь ещё не забыл, как трансгрессировать, правда? Не расстраивай меня, скажи мне, что не забыл, Бродяга! Если забыл, то тебе придётся несладко – до Кардиффа далековато от твоих угодий, до окраины пригорода ещё дальше. Так что в твоих интересах вспомнить, как это делается.

Ремус представил, как Сириус фыркает и закатывает газа, читая эти шутливые строки. Ещё бы – кто-то посмел усомниться в его умениях! Да Блэк только ради демонстрации неправоты трансгрессирует прямо с места и вернётся обратно, готовясь наслаждаться разочарованной физиономией усомнившегося!
Иногда Рем любил брать Сириуса на слабо. Удержаться сейчас было выше его сил.

Думаю, что всё будет в порядке. Лилс и Джеймс считают так же, но не оставляют надежды затащить меня жить к себе, ты знаешь, ты слышал. Да и представляешь – Лилс заваливает письмами, скорее всего после этого полнолуния снова будет возмущаться, что давно не приходил.  Но сейчас я уверен, что этот дом станет мне надёжной защитой хотя бы на некоторое время. А потом – посмотрим.

Ремус качнул головой, прогоняя от себя мысли, что и сам Сириус не раз приглашал Ремуса к себе. А Рем отказывался. Раз за разом, понимая, что навлечёт на Блэка всё, что угодно своим согласием – начиная от обвинения в укрывании оборотня и заканчивая в предъявлении  в пособничестве тёмным магам. Ремус знал, что Сириусу ровным счётом наплевать на все эти обвинения, но рисковать жизнью и спокойствием друга он не мог. Поэтому не соглашался. Не хотел соглашаться, даже несмотря на жгучее желание сдаться и принять приглашение.
Здесь тоже неплохо. Сойдёт для оборотня.

Завтра попробую слетать в Лондон и узнать насчёт работы. Присмотрел небольшую лавку в Косом переулке, занимающуюся травами и составами для зелий, возможно, смогу выхлопотать себе место на подхвате или ещё где. Ты должен её помнить, она находится неподалёку от магазина, в котором ты пытался однажды выторговать у дочери хозяйки перо за поцелуй. Где у тебя то перо, кстати?

Люпин прекрасно знал, где находится это перо – там, же, куда Сириус закинул его сразу же, как только они вернулись в Хогвартс – наверху шкафа их спальни. Оно было Блэку совершенно ненужно, но пятнадцатилетний парень, который уверен в своей крутости и неотразимости, не мог не воспользоваться этой уверенностью. Именно поэтому и флиртовал с дочкой хозяйки лавки, а та мило алела и смущалась. Ремус помнил, как смущался и он, наблюдая за заигрываниями и как Джеймс подбадривал товарища.
Рем усмехнулся. Да, вспомнить сейчас о той торговле было правильным решением. У Блэка всё в порядке с самооценкой, но доставить другу несколько приятных мгновений воспоминаний очень хотелось.

В целом всё хорошо. До полнолуния осталась всего пять ночей, и я чертовски рад, что успел управиться вовремя. Не знаю, как всё пройдёт, но мне спокойно – лес глух и тёмен, заметить меня будет трудно в случае чего.
Нет, это не неоправданный риск, как ты можешь мне возразить – переезжать перед самым перекидом. Это вполне уже опробованная мной тактика – новое место защитит надёжнее любых стен, в случае чего я смогу обследовать лес на несколько километров вокруг завтра и послезавтра, отметить места, в которые лучше не соваться и те, в которых можно будет отсидеться. Мой волк за последние два года стал гораздо управляемее, он может просто гулять, не выходя на тропы или к домам. А, судя по всему, прохаживаться именно здесь никто не любит – вокруг меня довольно неприглядный пейзаж.  Это мне на руку, Бродяга, это нам всегда было на руку – мрачные деревья и зловещие пустыри.

Перо в руке дрогнуло и Ремус только сейчас понял, что сжимает его слишком сильно. Кончик чирканул по пергаменту оставляя чернильный развод. Сириус заметит. Конечно же заметит и поймёт, что на самом деле Рему не так и весело. Впрочем, Люпин и не скрывал своего настоящего настроя или состояния. Притворяться жизнерадостным тогда, когда против тебя принят новый шальной закон, встающий костью поперёк горла, когда перекиды вновь наполнены тоскливым воем, а не радостными гонками по ночным лугам, тогда, когда за спиной у тебя пустота, а не надёжные печи друзей… Да, Сириус поймёт.
Ну и пусть.
Значит, не нужно сдерживать и последней фразы, которая просится на перо. 
Ремус сморгнул, прогоняя из глаз отсвет свечи.

Сейчас я могу тебе ответить на твой последний вопрос – да, мне вас не хватает. И, да, я обещаю, что загляну в гости ненадолго. После полнолуния, чтобы успеть прийти в себя.

Ворчун на подоконнике одобрительно ухнул. Ремус бросил на филина взгляд и кивнул – предстоит дорога.

Ну, что ж, наверное, я рассказал всё, что произошло за время нашей разлуки.
Я буду ждать твоего письма, Сириус, я ведь знаю, что ты не сможешь промолчать.
Береги себя.
Твой Ремус

Филин заклёкотал предвкушающе и радостно, когда Рем вручил ему запечатанное письмо и распахнул ставни. Мгновение – и птица взмыла в воздух, уносясь в наступающую ночь.
― Я правда скучаю, Бродяга, ― прошептал вслед ей Ремус, провожая тёмный силуэт глазами.

Отредактировано Remus Lupin (2017-08-13 19:50:07)

Чёртов Сириус всегда умел ударить по самому больному, не понимая этого и, скорее всего, не задумываясь вовсе. Именно из-за подобных попаданий в яблочко Сириуса либо ненавидели, либо обожали в Школе, третьего просто не существовало. Рем помнил многочисленные подколы в адрес сокурсников, тыкание носом в недостатки и указывание на косяки без обиняков. Это было довольно бестактно по отношению ко многим, почти ко всем. Да даже в стае Сириус не следил за словами и говорил всё, что ему взбредало на ум, и  сам Ремус частенько попадал под острый язык Блэка.
В письмах тот не менялся абсолютно.
«Я слышал, изобретено зелье, ослабляющее агрессию, но боюсь, выдаётся оно только при предъявлении регистрации. Ты же, насколько мне помнится, всё ещё бежишь от неё, как от огня?»
Ремус перечитывал эти строки гораздо больше тех, что были в начале ответного послания. Обыкновенная насмешливая болтовня Сириуса капала с каждой буквы, то, что было написано выше,  вызывало у Рема привычную улыбку.
А вот тут…
Вряд ли Сириус понимал, насколько Рему неуютно от этого брошенного вскользь замечания. И Люпин не мог его винить – это был выбор только Рема: не говорить о своём проклятии никому, не выдавать ничем и не посвящать того, кого не нужно. Ремус бы и своих друзей не посвятил, но они посвятились сами. Распространяться больше Люпин не собирался, тем более сейчас, даже с этим новым изобретением. Никто не знал, что крылось за агитацией Министерства. Да, прийти и получить шанс на избавление было слишком соблазнительно, но что будет после? Рисковать не хотелось, Ремус был уверен – все незарегистрированные оборотни ждут того первого, кто объявит о себе, увидят, что с ним станет и сделают выводы, решат открыться только тогда, когда будут уверены – всё в порядке.
Но становиться первым не спешил никто. 
И теперь Рем вновь зло сжал зубы, получив лишнее напоминание о своей проблеме.
Чёртова нерешительность и страх возрастали с каждым днём.
Одиночество было отличным катализатором.
Но кроме одиночества в глубине сердца Ремуса шевелилось и ещё что-то, пробуждённое ответным письмом Сириуса.
Вот лучше бы не писал не напоминал о себе, забыл и выкинул. Лучше бы правда позволил уйти, исчезнуть и раствориться. Школьные друзья должны оставаться в школе.
Чёртов Сириус!
Ворчун дремал на спинке кровати уже несколько часов. Ремус изредка поглядывал на птицу, раздумывая – будить её или нет, отправлять ответ или же не стоит.
Потому что кроме задевающих за больное слов, там было и ещё кое-что, не позволяющее привычно промолчать в ответ и отослать сову обратно как можно скорее.
Впрочем, упомянутый в послании день встречи Ремус уже пролюбил, решив привычно отмолчаться.
Но совесть отмалчиваться не собиралась и уже три дня напоминала о том, что Сириус ждёт письма. И как можно скорее – полнолуние подкрадывалось всё ближе, Рем чувствовал каждый процент фазы нарастающей луны – всё тело ломало в ответ на малейшие изменения её магического фона.
Напоминание о  страхе быть раскрытым – о страхе, о котором Сириус мог и не подозревать даже – меркло за последним абзацем, выведенным словно бы в спешке. Хотя, зная Блэка, Рем мог сказать с уверенностью – спешки не было, было лишь желание поделиться гениальной мыслью. Очередной гениальной, после которой в Хогвартсе, обычно, за мародёрам крался толстенький полярный пушной зверёк.
Ремус стиснул зубы и подтащил к себе пергамент с чернильницей и пером. Тянуть дальше не было смысла – обижать Сириуса ещё больше было глупо.

Здравствуй, Бродяга.
Прости, что не получилось встретиться. И за то, что не ответил сразу тоже прости.

Ремус не любил оправдываться, но сейчас он чувствовал помимо выкручивающей суставы боли ещё и прогорклое чувство вины. Он привык подводить друзей за прошедший год, привык встречаться с ними только на редких собраниях Ордена, привык к тому, что стена, возводимая им с новой силой, становится всё выше и выше. И ничего не мог с этим поделать.
Джеймс бы расхохотался в лицо и сказал бы, что справлялись и не с таким. Питер бы махнул рукой и подмигнул, подбадривая и призывая не вешать нос. А Сириус… Сириус бы сначала прихлопнул по плечу, затем отвесил подзатыльник, а после обозвал бы идиотом и заверил, что решаемо всё. ВСЁ. Даже вот этот загон.
Хотя, Рем знал, что как раз он-то и нерешаем.
Только вот причины этого загона Ремус не хотел озвучивать даже самому себе.
Пусть уж лучше он заточит себя в четырёх стенах, чем признается, чем откроется…
Чёрт, даже с Эрис всё было проще! Намного проще и легче! Влюбиться, быть вместе, расстаться далеко не врагами, остаться подле друг друга даже после расставания. Что-то придавало сил, что-то дарило веру в себя и в завтрашний день, в желание жить обычной жизнью подростка-школьника, жизнью, не омрачённой полнолуниями. Да и про полнолуния забывалось, про свой порок – забывалось!
Почему тогда он не боялся, почему тогда он позволял себе и доверять, и доверяться, почему тогда он не думал о том, что внутри него зреет что-то настолько тёмное, что прикасаться к этому страшно, что высасывает все силы и отнимает желание улыбаться?
Может быть потому, что рядом с Ремом были те, кто стали его личными Патронусами?
А теперь эти Патронусы ушли, забрав с собой всё светлое, что оставалось в жизни оборотня.
И вместе со светом они забрали силу и веру.

С работой у меня не прокатило – да и кто бы сомневался. Раз уж за год ничего не смог найти более-менее стабильного, что уж говорить о неделе перед полнолунием. Подумываю – может, отправиться в Лютный, там моя смурная рожа как раз сойдёт за своего. Уж там-то меня работой обеспечат.

Это было действительно трудно – писать что-то, что не позволило бы Сириусу догадаться о настоящем состоянии Люпина. Писать что-то непринуждённое и привычно-саркастичное, наполненное вроде бы даже потерянным теплом.
Да и просто – писать что-то Сириусу было трудно.  К Джеймсу и Питеру письма уходили намного легче. Пара строк и состоянии, пара о настроении, пара о планах на будущее, несколько шуток, обещание не пропадать – завернуть, запечатать и отправить.  С Сириусом так не получалось. И Рем прекрасно понимал – почему.
Понял не так давно – однажды вечером, задумавшись, перебирая в памяти моменты в компании, любимую девушку, слова и обрывки, дни в Хогвартсе и образы, наполнявшие сознание.
Рему очень хотелось, чтобы то, что он понял, оставалось там же, откуда он его взял – глубоко внутри, не высовывалось наружу и не заполняло все мысли, которые и без того били набатом в раскалывающейся голову.
И уж точно Рему не хотелось, чтобы Сириус узнал хоть что-то. Хоть о чём-то догадался.
Школьные тайны должны оставаться там же, где и школьные друзья – в школе.
Особенно те друзья, которые менялись, если начать думать об этом. Сириус менялся. Правда, Рем не мог понять – исходило ли ощущение этих изменений на самом деле от Сириуса или же всё дело было только в нём самом, в его мыслях и восприятии. Не придумал ли он себе лишнего и не создан ли этот страх приближения к Сириусу искусственно, без фундамента под собой.
Рем слишком долго копался в себе и слишком много выкопал чтобы оно прошло незаметно.

Но, я буду пытаться дальше. Иначе придётся мне в полнолуние запасаться крольчатиной. Это неплохая мысль, кстати, нужно будет проверить её завтра, глядишь – налажу поставку свежего мяса раз в месяц, поднимусь на ноги, обзаведусь капиталом.

Ремус заставил себя улыбнуться и сжал в зубах кончик пера – судорога свела пальцы с новой силой, а перед глазами поплыло. Выдохнув и смежив веки Рем замер над столом, прислушиваясь к своим ощущениям.
― Дракклова ночь перед полной луной! Как же я тебя ненавижу!
Даже произнесённая вслух фраза не прогнала тянущую боль, от которой хотелось выть раньше времени.
Ворчун за спиной настороженно ухнул, расправил крылья и метнул в сторону хозяина внимательный взгляд. Птицы чувствовали шевелящегося внутри Рему зверя, как, впрочем, и все животные, и оценивали – насколько опасно находиться рядом с подобным созданием. Особенно сейчас – когда у него нет ни сдерживающего обращение зелья, ни надёжной помощи.
Иногда Ремусу хотелось плюнуть на свои принципы, послать к гиппогрифам гордость и согласиться на всё, что предлагают друзья: трансгрессировать к Джеймсу по пять раз на дню, есть испечённые Лили блинчики круглые сутки, хохотать с Питером над совершенно тупой шуткой…
Переехать к Сириусу, как он предложил, и наслаждаться этим решением в полной мере.

У меня как раз последний вечер на подготовку, так что, может быть я и заскочу к тебе в скором времени с тушкой через плечо. Но пока не могу – пару дней, ты знаешь, мне нужно будет передохнуть. Спасибо тебе за приглашение, да и за то, что думаешь, что дом твоего дяди выдержит энергичного юного оборотня. Пока не будем это проверять, хорошо?

Ремус тяжело вздохнул и отложил перо. Вроде бы, отказ выглядел и не совсем отказом и давал понять, что замечание насчёт перебирания к Сириусу не так уж выбило из колеи.
По крайней мере, Люпин хотел верить, что Блэк не обратит внимание на то, что было спрятано между строк. Хотя бы из-за того, что Рем постарался выковырять оттуда всё, что можно было понять двояко. Или как-то иначе.  Или… В общем, Рем правда надеялся, что этот абзац, всколыхнувший внутри него волну ненависти к себе и закоулкам своего подсознания, вскоре выветрится из мыслей посредством такого вот шутливого отмахивания. Словно и Сириус пошутил – так, как умел только он – пусть и зло, но от всей уши, не желая обидеть, но стремясь показать себя.
"Круто, чувак! Давай ещё!"
Ремус криво усмехнулся и качнул головой.
Сириус и вправду не хотел обидеть его. Он просто был собой – таким, каким был всегда и каким Рем видел его в своей голове. В своём сознании.
Внутри своей памяти и того, о чём запрещал даже думать.

Как не будем проверять и то, что будет со мной, если я вдруг решусь на регистрацию. Нет, отправляться в Министерство и устраиваться в отдел по контролю за оборотнями тоже не стоит. Хотя бы потому, что ты и дня там не проработаешь не учудив что-нибудь сверхумное. Не спорь, я всё равно прав.

Теперь улыбнуться было намного легче. Даже почти что просто. Спорить с Сириусом и придерживать его за шиворот раньше, чем он совершит глупость Рем умел. И любил. Поэтому, упоминание вполне ожидаемого от Блэка поступка разлилось внутри теплом и мягким светом.
И попрощаться сейчас стало вполне реальнее, чем несколько минут назад.

Так что, давай, воздержимся от возможных глупостей хотя бы на время. Я обещаю, я загляну к тебе как-нибудь. Обещаю.

Поставив под небольшим посланием своё имя и свернув письмо так быстро, чтобы не передумать, Ремус протянул его встрепенувшемуся Ворчуну, уже готовому к полёту.
Это хорошо, что он ответил сегодня. Вряд ли Сириус пошлёт Ворчуна обратно сразу же, как только получит письмо – полнолуние птица не застанет. Рем не думал, что оборотень может навредить филину, но привычка перестраховываться брала верх.
Да, хорошо, что он так затянул с ответом. Но ставни, всё же,  нужно закрыть как можно плотнее. Чтобы не только Ворчун не смог попасть в дом.

Отредактировано Remus Lupin (2017-08-14 01:09:23)

Разум возвращался долго и, словно бы, нехотя.
Ремус чувствовал голой кожей каждую хвоинку, но не мог заставить себя перевернуться на спину, даже пошевелить ладонью было сейчас неимоверно трудно. Он понимал, что лежит на боку, свернувшись зародышем на опавшей колючей хвое, но поменять что-то в своей позе был не в силах. Давно он не ощущал подобной тяжести в мыслях после обратного перекида. Последний раз подобное состояние было у него курсе на четвёртом, когда стая ещё не до конца могла сдерживать его разум в адекватном состоянии и парни обращались не в мгновение ока, а прилагая серьёзные усилия. После всё прошло – поддержка друзей сделала своё дело, и волк оставался волком только внешне, подчиняясь человеческой части Рема, уходя на рассвете беспрекословно и спокойно. 
Сегодня же было больно. Действительно больно. Так, словно нарастающая боль, преследовавшая его на протяжении всего последнего года, решила обрушиться именно в эту ночь. Словно каждый позвонок, кость, вена, сухожилие и участок кожи, изменённые трансформацией, решили напомнить о себе.
Ремус моргнул, не разлепляя ресниц, и мозг отозвался на это движение мышц и нервов незамедлительно – тяжесть прикатила к вискам и выдрала тихий стон из сорванного горла.
Темные силы, неужели сегодняшней ночью он выл?
Судя по состоянию связок – да. Причём громко и продолжительно.
Сегодня же по пригороду пойдут сплетни о диких волках, разливающихся в лесу безудержной песней. На сколько хватит терпения у местных жителей, чтобы не сунуться с облавой в густые дебри, скрывающие новое жилище Ремуса? Хотелось верить, что, хотя бы, на полгода.
Рем попытался пошевелить рукой и чертыхнулся – мышцы ныли каждым волокном. А затем колющая боль прошлась по всему телу. Люпин сжался в вздрагивающий комок на мокрой хвое, подтянув колени к груди и обхватив ноги руками, поскуливая сквозь сжатые зубы.
Как же мерзко сегодня, раздери меня дракон!
Воспоминание об изобретённой сыворотке резануло по просветляющимся мыслям ножом. Может, и вправду отправиться в Министерство, выложить им на стол свои серые лапы и заявить о себе? Может быть, они действительно смогут помочь? Ну или ликвидируют быстро и относительно безболезненно.
Ремус устал. Чертовски и всецело за эти четырнадцать лет. До такой степени, что готов был согласиться на избавление от своего проклятия любым способом.
Права, если он заявится в Министерство, Орден тут же узнает о том, что среди его членов есть оборотень. Пока Дамблдор успешно скрывал сей факт, полагая, что оборотничество не записывает автоматически в приспешники к Волдеморту, но кто знает, как относятся остальные к тому, что один из их соратников каждое полнолуние бегает по лесу, размахивая кисточкой на волчьем хвосте.
Рем прекрасно понимал, как сильно магическое общество боится оборотней и что последует после того, как кто-то из волшебников объявит о своей ликантропии. Питать радужных иллюзий насчёт того, что с изобретением сыворотки отношение к заражённым изменится в мгновение ока, Рем даже не думал – страх не так-то просто вытравить из разума, а подтверждённый страх – тем более. Поэтому, надеяться на раскрытые объятия остального мира, когда на загривок будет привешена табличка с мигающей надписью «оборотень» не стоило. Всегда найдётся тот, кто плюнет в эту самую табличку.
Так уж лучше казаться странным парнем со странными закидонами и дальше, имея хоть какой-то шанс на приблизительно спокойное существование, чем раскрыть себя.
Боль постепенно отступала и Рем смог разжать пальцы, отпуская ноги и распрямляясь на хвое. В боку кололо – острая ветка впилась в тело, Ремус раздражённо дёрнулся, уходя хотя бы от этой боли.
Нужно встать. И пойти к тайнику. Голый мужик в лесу – это странно…   
Скривив губы в вымученной усмешке Рем заставил себя перевернуться на колени и медленно поднялся.
Тело было покрыто мелкими ссадинами и кровоподтёками, на правой ноге набухал фиолетовый синяк, левое предплечье было располосовано вдоль тремя глубокими порезами.
Наверное, ветки.
Рем ощупал лицо. Ничего нового – грязь, подсохшая кровь и несколько царапин.
Он отнял руки от лица,  взглянул на них. На правой кисти алел след от свежего укуса.
Что ж, он хотя бы нашёл кого погрызть этой ночью И этому кому-то не требовалась помощь.
Рем не кусал себя уже несколько лет. Видимо, настала пора возобновить эту практику.
Пробираться к тайнику в дупле старого толстого клёна нужно было осторожно. Мокрая хвоя впивалась в босые пятки, ветви елей хлестали по нагому телу. Рем ёжился, но шёл, не рискуя сейчас аппарировать – не в этом состоянии, когда от слабости сводит руки.
Уже натягивая одежду и кутаясь в припасённый небольшой плед, Рем подумал о том, что следовало бы найти тайник поближе к дому, чтобы не тащиться через пол-леса в мечтах о чашке горячего кофе.
Дом встретил его утренним сумраком и озадаченно вертящим головой Ворчуном, примостившимся на спинке кровати. Плошка с водой была пуста и первым делом Рем плеснул птице пить. А затем уже вскипятил чайник.
На столе так и лежало принесённое ещё вчера письмо от Сириуса.
Рем взглянул на пергамент и попытался вспомнить хотя бы строку. Но разум, ещё не до конца отошедший от перекида, подсовывал только болевые ощущения, накрывавшие весь минувший день и не позволяющие даже дотянуться до пера, не то что оценить прочитанное сквозь алые вспышки перед глазами.
Поэтому Ремус подтащил к себе пергамент и вновь открыл его, заново видя строки, выведенные уверенной, но какой-то поспешной рукой. То ли Сириус был не так уж и не задет предыдущим посланием Люпина, то ли за этими размашистыми буквами крылось что-то ещё, но Блэк определённо был зол, когда писал это. По крайней мере в приветствии не удержался от едкого замечания. 
На словах о внезапно проснувшейся тяге к чтению Рем усмехнулся и хотел было вслух отметить то, что Сириус и библиотеки – две вещи не совместимые, но тут же дошёл до ехидного предупреждения. И фыркнул так громко, что Ворчун неодобрительно ухнул.
― Задница пушистая, ― бормотнул Рем и продолжил чтение, усмехаясь в растрескавшиеся губы. Впрочем, ненадолго. От последующего предложения Сириуса он замер над пергаментом, переваривая только что прочитанное. И зло сжал пальцы, прекрасно понимая, что не может согласиться на эту заманчивую авантюру ни за что и никогда.
― Ненавижу тебя, Блэк, ― севшим мгновенно голосом произнёс Ремус и отвернулся, впиваясь взглядом в поднимающийся над чашкой кофе дымок.
Кругосветное путешествие с лучшим другом, отвязанное, свободное, срывающее границы, наполненное впечатлениями, знаниями и теплом, сдобренное счастьем, предлагаемое вот ему и вот сейчас… И отказать в этой просьбе трудно и глупо – любой довод уже приведён, рассмотрен и отклонён, даже аргументация в виде Джеймса и Лили выставлена и Орден действительно не обеднеет…
Ненавижу тебя, Блэк!
Ремусу захотелось скомкать письмо и поджечь его искрой из палочки, чтобы не возвращаться больше к строкам, вспоровшим внутренности мерзостным пониманием – не будет такого. Как он может позволить себе даже допустить мысль о том, что подобное реально и возможно? Да хоть заплатись Сириус, хоть заобещайся взять на себя все расходы – Рем не согласится. Не может. Не станет. И дело вовсе не в том, что он не способен материально – на билет можно наскрести по подворачивающимся подработкам. И даже не в том, что оборотничество ощутимо подпортит праздник – прятаться они умели, да и нахождение рядом огромного чёрного пса могло исправить всё, что угодно.
Не в этом. Совсем не в этом.
Подобное предложение открывало все закрытые двери и срывало все замки, оставляя наедине, бросая в компанию друг друга и позволяя всё, что не могли позволить предыдущие годы, проводимые в компании, в стае и в обществе остальных друзей.
Ремус же не мог разрешить себе то, что предлагала эта перспектива. Ни единым мгновением даже думать не разрешал.
Потому что то, что приходило ему в мыслях в момент, когда он задумывался о возможности просто быть с Сириусом, быть рядом, быть вместе… С Сириусом, который вот сейчас говорил, что волнуется и это было правдой. С Сириусом, который не раз звал к себе и предлагал помощь. С Сириусом, который не скупился на поддержку и на понимание. С Сириусом, который первым предложил освоить анимагию, чтобы решить его – его, Мерлиновы портки, Рема, –  проблему… С Сириусом, который так опрометчиво дал повод для надежды, что желание Рема осуществимо, что он тоже готов…
Ремус уронил лицо в руки, опускаясь на стол грудью и глуша в себе рычание.
Блэк, ты сволочь. Ты мерзавец и мудак. Ты не понимаешь. Ты просто не понимаешь, идиот, поэтому и зовёшь, поэтому и предлагаешь… Какой же ты придурок, Блэк.
А я – трус.
Ночная боль всё ещё звенела в суставах, мысли не были до конца чисты, но разум уже мог брать на себя задачи, потруднее чем переставление ног по колючим иглам.

Здравствуй, Бродяга.
Ты по-прежнему умеешь предложить что-то, от чего очень трудно отказаться. Я хотел бы дать тебе ответ прямо сейчас, но пока единственное, на что я способен – это сказать, что со мной всё хорошо. Мы обсудим всё позже. Обещаю.
Твой Рем

Не ответить на письмо было нельзя. Не ответить на слова Сириуса – тоже. Рем, прикусив губу, выводил букву за буквой, ощущая, как подкатывается уже не боль, а всепожирающая слабость, которая обязательно приходила после обращения. Скоро она обещала подчинить себе полностью, обрекая на многочасовой болезненный сон.
Следить за словами он даже не старался, слишком сосредоточенный на том, чтобы просто не написать ДА. Одно простое «Да», разрешающее всё, меняющее всё и начинающее собой то, что было для Рема сейчас страшнее, чем все трансформации вместе взятые.
Сказать «Да» своим страхам и своим забитым на самую глубину сознания желаниям. Тем, которые Сириус выковыривал с окаянной лёгкостью, не подозревая о том, что делает.
Ненавижу тебя…
Ремус взглянул в сторону Ворчуна сквозь полусомкнутые веки, и птица поняла всё без слов. Сама вспорхнула со спинки кровати и уселась на стол, терпеливо дожидаясь того, пока Ремус дрожащими пальцами привяжет к её лапе письмо. А затем, ласково прихватив запястье хозяина клювом, Ворчун улетел, забирая и послание, и шанс исправить в нём хоть что-нибудь.
Ремус выдохнул сквозь плотно сжатые губы и откинулся на стуле, запрещая себе думать хоть о чём-то, блокируя любые мысли, которые освирепевшим роем всколыхнулись в голове. Сходить с ума столь рано он не планировал и, запустив пальцы в волосы, сильно сдавил себе виски, пытаясь ещё на мгновение остаться в реальности.  Затем поднялся на ноги, добрёл до кровати и рухнул на неё, разрешая слабости накрыть без отговорок и тут же отрубаясь
То, как к нему в окно влетела сова с небольшим конвертом, на котором означалось «от Лили», он уже не видел.

Ремус привык, что удача улыбается ему тогда, когда он уже готов развернуться и уйти, оставив за спиной попытки и начинания. Хотя, делает она это очень неохотно, редко и через силу, словно вытаскивая из себя крохотные крупицы везения, полагающиеся отчаявшемуся оборотню. В Хогвартсе было проще, в Хогвартсе можно было повторить пройденный урок, пролистать конспекты, перечитать записи, не полагаясь на случай и момент. Там всё решали знания, упорство и прилежность, там всё зависело только от Рема и от его умения находить выход. Преподаватель выслушает и оценит по заслугам, товарищи и одноклассники поддержат в общем желании не завалить экзамен, друзья подхватят на любой ноте и выведут песню до конца, какой бы сложной он ни была…
Во взрослой же жизни появился один важный, неубираемый компонент – другие люди, с которыми приходилось взаимодействовать. И далеко не так, как в Школе. Тут не оценивали по уму, знаниям или чему-то, что было важно для Люпина. Большинство смотрело на внешность, презентабельность и Мерлин знает  на что ещё, но только не на то, что мог Ремус им предложить – своё рвение работать, свой ум и свою силу. Покрытый ранами, шрамами и царапинами молодой человек в далеко не новой мантии не вселял уверенности в том, что он может стать хорошим работником или ответственным исполнителем. От Ремуса отворачивались практически все работодатели, к которым он приходил, не было места ни в одной лавке, в которую он стучался. Это угнетало и вселяло неуверенность в себя, в своё будущее и в своё существование в принципе. Самооценка падала быстрее, чем хреновый игрок в квиддич с метлы.
Иногда поиск работы заканчивался тем, что Рем попросту не заходил в выбранное им место и даже не пытался, прекрасно понимая, что вновь получит отказ. А если и удавалось зацепиться, то пропуск недели до и после полнолуния рушил всё на корню – зачем нужен работник, который, не успев устроиться, уже просит отгул?
Перебиваться скудными подработками Рем привык уже давно, от родителей деньги не принимал ни за что, запретив им беспокоиться и переживать, и сам иногда отправлял им немногое, что оставалось с заработка. Друзья рычали на него и предлагали помощь, Лили так вообще втихаря подкладывала в карман несколько монет, пока Рем отбивался от Джеймса с его «бери-кому-сказал-драклов-сын!». Но Ремус не мог, попросту не мог себе позволить сидеть на шее у кого-то, считаю это ниже своего достоинства и старался крутиться.
Вертеться.
Выкручиваться.
Вот и сейчас, отойдя от перекида, выждав пару дней, приведя себя в относительный порядок и вновь отправившись в Косой переулок,  Ремус был готов к тому, что получит привычное: «Работы нет!» после недолгого разговора с хозяином лавки, занимающейся экспортом магических существ  и уйдёт ни с чем. Но, к его удивлению, могучий волшебник, в пышных усах которого могло спрятаться с десяток пикси, а на лысине враз уместились бы три соплохвоста, задумчиво пожевал губу и произнёс, размеренно, словно бы тщательно подбирая слова:
― Есть тут у меня кое-что… Недельки за три можешь обернуться, если сработаемся.
А дальше Ремус практически впитывал каждое слово о предстоящем сопровождении молодого гиппогрифа в Луизиану, к купившему его владельцу магического зоопарка.
Переправлять зверя порталом возможности не было – гиппогриф отличалось крайне строптивым нравом и запросто мог вырваться в завихрении пространственной воронки. Перелёт тоже не представлялся разумным – животное вряд ли протащило бы на себе кого-то через океан спокойно и не постаравшись скинуть наглеца вниз, да и себя упаковать в корзину или сеть не позволило бы.  Поэтому было решено переправить его привычным для магглов способом – на теплоходе, в большом ящике. Но ехать со стервозной тварью в замкнутом пространстве пару недель охотников не было. Поставщик уже отчаялся найти хоть кого-то и собирался отправиться сам, но вот какая удача, вдруг у паренька с уставшими глазами получится приручить строптивого зверя?
Ремус не верил в то, что у него есть шансы, но решил испытать себя. Про гиппогрифов он читал, из уроков помнил, что с ними делать представлял, но возможности встретиться лично ещё не было, поэтому сказать наверняка что-то он не мог. И, идя за плечистым волшебником на задний двор лавки, утешал себя мыслью, что, хотя бы, попытался…
Вечером, вернувшись домой и скинув с плеч манию, Рем первым делом убрал полученный задаток в маленький ларец, а потом устало опустился на стул, прикрыв глаза и улыбаясь совершенно искренне. Впервые за последние недели.
Гиппогриф оказался до дрожи красивым зверем, гордым, статным, могучим. Он долго и подозрительно оглядывал Рема, поворачивая орлиную голову из стороны в сторону и только по истечению нескольких мучительных минут соизволил поклониться в ответ.  Рему показалось, что хозяин лавки за его спиной с облегчением выдохнул. Впрочем, это могло и не показаться – плечистый колдун стремился избавиться от своего зверя как можно быстрее.
Откуда у колдуна гиппогриф, Рем предпочёл не спрашивать, разумно полагая, что это не его ума дело. О законноси зароботка стоило побеспокоиться раньше, не тогда, когда хозяин лавки решил доверить работу болезному с виду парню, явно нуждающемуся в деньгах.
Иногда умение затыкать совесть, принесённое из Школы, было очень полезным.
Из чайника уютно потянул пар, стоило коснуться его палочкой, в шкафу обнаружилось несколько овсяных печений, за окном медленно сгущались осенние сумерки, в доме было тихо и тепло. Ремус вытянул ноги на стуле, а потом и вовсе сполз на пол, расслабленно выдыхая и устраивая голову на свёрнутом пледе с дивана.
Жизнь, которую он избрал, тоже могла быть счастливой.
Даже в ворохе бомбардирующих сознание образом и мыслей.
В окно вдруг послышался глухой удар и тихий клёкот возвестил о том, что умиротворённое одеиночество кто-то решил нарушить. Рем прекрасно понимал, кто именно.
Ворчун влетел в распахнутые ставни, шумно ухая и вертя головой, выискивая плошку с водой. Когда филин опустился на стол, Ремус пододвинул к нему поилку и отвязал от лапы письмо, ощущая, как внутри вздрагивают успокоившиеся за прошедшие дни нервы.
Сириус умел врываться в его жизнь внезапно, с фейерверками и грохотом, возмещая о своём прибытии, разрывая безмятежность меланхолии так же естественно, как делал раньше. И было совершенно неважно, что на этот раз Сириус ворвался в виде строк письма.
Впрочем, прочитав послание, Ремус не ощутил той сжигающей вины и горечи, которые прибывали вместе с недавними весточками. Этот пергамент оставил после себя тёплую улыбку, прокравшуюся сквозь напряжённое ожидание и согревшую так, как не грела уже давно.
Была ли тому причиной уверенность, что на призывы Сириуса, заключённые в сегодняшних строках, у Рема будет стопроцентный обоснованный отказ?

Привет, Бродяга!

Люпин не стал тянуть с ответом, потому что знал – не напишет сейчас, то потом уже не напишет вовсе и друг изведётся от его пропажи. И это предвещало если не неприятности, то нехилую встряску точно.

Я рад, что ты применяешь свои великолепные умения в повседневности. Правда, за превращение бухла в чай я бы тебя искусал если бы был рядом, поэтому, тебе повезло. Я вообще не понимаю, как ты пошёл на этот страшный шаг! Видимо, совсем там без меня одичал, не боишься рисковать целыми ушами, которые забыли, что такое быть покусанными. 
Хотя… Ты ведь тут сетуешь по поводу отсутствия у тебя пушистой проблемы, возможно, такой исход тебе бы понравился. Только я вот не могу понять, чего ты сожалеешь – блохи у тебя и так есть, хвост на непогоду должно ломить, да и репей ты в дом приносишь с завидной регулярностью. Так что, не бухти! Доля твоя такая – не серым благородным зверем по лесам бегать, а кобелём! Форма отражает сущность, помни это.

Рем на мгновение остановился, перечитывая написанное и удивлённо сморгнул, осознавая, насколько легко ложатся строки и что сердце не пытается выдраться сквозь рёбра при каждом прочтении письма Сириуса. То ли облегчение от того, что до нового полнолуния целый месяц, то ли получение возможности заработать так подействовало, но Рем сегодня был счастлив.
О том, что счастье это стало острее с прилётом Ворчуна, Люпин старался не думать. Просто писал то, что хотелось написать уже давно – что-то бессмысленное, что-то непринуждённое, что-то, что напоминало бы ему о прошлом.
Подарило иллюзию того, что всё ещё можно вернуть и сделать так, как ему хочется.

Я с удовольствием заварю тебе настоящий чай, даже заварю его у Лили с Джеймсом и напою вас всех, возможно с тортом или кексами… Но только позже. Сегодня мне удалось найти подработку, которая отнимет у меня где-то месяц, потому что предстоит небольшое путешествие. Отправляюсь завтра после полудня. Не волнуйся, всё в пределах разумного – я успею справиться до очередной радости, я всё рассчитал, а моим расчётам ты можешь верить.
Вот вернусь – и мы с тобой отправимся к Поттерам, а то им и правда очень легко живётся без нас. И тогда в твоём полном распоряжении буду я, мои рёбра, моё умение спасать тебя от баб, с которыми ты и без меня неплохо справляешься, моя трезвость, и всё моё время.
Как только я вновь буду в Англии – я дам тебе знать.
Можно Ворчун пока побудет у тебя? Ну или хотя бы впускай его время от времени в дом, он любит иногда посидеть в тепле и поронять мышиные хвосты на плечи. Недели через три отправь его обратно ко мне, дождётся тут.
Я хочу увидеться с тобой, Бродяга, чертовски хочу... Я такой идиот, что до сих пор не смог встретиться с друзьями.

Твой Рем

P.S.: И, да. Ромео. Не Тристан. Ромео и Джульетта. Сходи пока в маггловскую библиотеку, займи себя, окультурься. Меня сможешь проклясть позже.

Рем понял, что смеётся, когда запечатывал письмо и скреплял его сургучной печатью. Филин удивлённо поглядывал на хозяина, явно пытаясь понять – чем вызвана такая реакция у обычно спокойного и утомлённого человека.
А Ремус просто не мог заставиться себя остановиться. Отчего-то этим вечером боль, которая обычно овладевала разумом при получении письма от Сириуса, решила не заглядывать в гости. Может быть, она пришла к выводу, что уже остаточно поизмывалась над Люпином и не может удивить его своей изобретательностью?
Или же Рем попросту смирился с тем, что он обречён вот так – принимать своё внутреннее чудовище безропотно и не сопротивляясь.
И чудовищем этим был далеко не оборотень.
― Я хочу увидеть тебя, ― повторил Ремус слова своего послания и отложил конверт в сторону. Он отправит письмо завтра утром, чтобы Ворчун не успел прилететь с ответом до отъезда.
― Хочу… Но я так рад, что не могу. И что теперь мне не нужно искать глупые поводы, чтобы уйти от встречи.   

Отредактировано Remus Lupin (2017-08-22 15:12:35)